Святой: гарпун для Акулы
Шрифт:
— Подвинься! — легонько потеснил он одного из отдыхавших спецназовцев.
— А по рогам?! — сквозь сон пробормотал тот.
Голубев легонько поддал плечом забияку, да так, что весь ряд покачнулся.
— Я тебе их пообломаю, Скуридин. Совсем нюх потерял!
Взводного не пускаешь!
— Извините, товарищ старший лейтенант. Я не разглядел в темноте! встрепенулся радист первого отделения. — Слон, ты сказать не мог, да? Обязательно как бульдозер…
— Не ерепенься! Спи… — положил руку на плечо солдата Святой.
— Какой тут сон! Рядом с этим
Из полумрака отсека донесся ехидный голос Серегина:
— Тебя задавишь, бобика московского…
— Глохни, пчелка дохлая! — огрызнулся Скуридин.
— Ребята, я вас чего-то не пойму. Слон, пчелка дохлая…
Вы что — ветеринары? — рассмеялся Святой. — Ну ладно, блатные с гражданки юшкухи приносят. Но вы…
— Все имеет под собой биографическую основу! — подался к нему Скуридин. — Вот Слон, к примеру…
— Что Слон? Про себя расскажи взводному, — глухо протрубил Голубев, пряча притушенный бычок.
— Мы одежду гражданскую сдавали, — не обращая внимания на сержанта, продолжал москвич. — Стоим рядком у склада, прапор по одному запускает, туфтяк гонит: мол, все запакуем и по домам отошлем. А у ворот «деды» собрались, отнимают у нас гражданку, кто артачится — в морду. Голубев подошел и тут же в пятак схлопотал: кроссовки отдавать не хотел. Кроссовки, товарищ старший лейтенант, хреновые, одно только название. А Голубев уперся рогом: не сниму, и все тут. Ну ему еще разок торец шлифанули. Тогда он лапищами за железяку какую-то схватился, вырвал ее с мясом и пошел «дедов» гвоздить! — От восторга Скуридин даже проиллюстрировал свой рассказ размашистыми жестами. — По хребтам, по чайникам… Молотит, блин, всех без разбора.
Куликово поле… «Деды» пищат: «Скотина, нам же домой, а не в госпиталь!..» К прапору на склад ломятся! Прапор перепугался, никого не пускает, караул, — орет, — вызывайте.
Слон носится, кричит: «Всем гробы красным обобью». Потеха! Насилу угомонился. Ну вот… Поуползали «деды», но пригрозили: «Вешайся, „дух“, мы тебе этого не простим!»
Мы в карантине курс молодого бойца проходили. Жили на первом этаже нашей казармы, да там и сейчас карантин…
Скуридин сделал паузу, давая понять, что переходит к самому интересному.
— Ночью пробралась компания «дедов» и к нам. Двери в карантине после отбоя запираются. С нами двое сержантиков только что из учебки и дневальный на тумбочке. «Деды» дверь долбают сапогами, вопят: «Отдайте нам этого Слона, иначе всех вас уроем». Сержанты, что салажата, испугались, дежурному звонить собрались.
— Ты, Скуридин, себя не забывай! — напомнил Серегин, пробравшийся поближе к командиру.
— Я про Слона…
— Сам уделался со свистом. Забился в сушилку! — перехватил повествование неуемный младший сержант Серегин. — Про челюсть сломанную что-то гугнил!
— Лажу прешь, Колян. Не было такого! — пытался перечить посрамленный Скуридин.
— Не впаивай старшему лейтенанту мозги! — оборвал его Серегин и перехватил эстафету. — Прут «деды», хай подняли, что дверь сломают. У нас душа в пятках. По рылу схлопотать не очень хочется. А Голубь в одних трусах по коридору рассекает, смотрит, как мы мечемся. Ходил, ходил, потом дневального с тумбочки снял. — Серегин переставил автомат, показывая, как это было. — Тумбочку приподнял, она здоровенная, не из фанеры, а из дерева, разогнался и ею в дверь! Точь-в-точь тараном…
— У меня был похожий случай! — неожиданно вставил Святой и усмехнулся. Вспомнился ему бравый солдат Швейк с его знаменитым: «Аналогичный случай был в нашем полку».
— Да ну! — искренне удивился Серегин. — Расскажите!
— Нет, давай ты до конца боевик свой доводи…
— Дверь Слон вынес! «Деды» врассыпную! Усекли, что тумбочкой по голове схлопотать — вовек не поправиться.
Кому на дембель придурком идти хочется. Вот Вася и стал Слоном. Серегин похлопал Голубсва по плечу. — Строгий, но справедливый!
— Ты, Колька, про пчелок давай! — смутился укротитель «дедов».
— Офигели, зачем товарищу старшему лейтенанту стучать! — осекся Серегин.
— Давай выкладывай! Дорога долгая. Надо же мне знать, какими головорезами командую! — иронично заметил развеселившийся Святой. — Вот Голубева я дразнить уже не буду. Рэмбо!
Незаметно проснувшийся взвод собрался около своего командира. Солдаты сели в проходе, подложив под себя рюкзаки.
— Напился Серегин в увольнении, — нехотя начал Скуридин. — Вернулся в часть на полусогнутых. У КПП командир дивизии стоит. Сгреб Коляна, трясет: «Из какого подразделения? Позор! Пьяный спецназовец хуже свиньи…»
«Свинья — животное с наиболее развитым интеллектом, — авторитетно заметил Серегин. — Французы их обучают трюфеля рыть, а англичане на таможне наркотики искать натаскивают».
— Колошматит Коляна, — взахлеб тараторил Скуридин. — Посинел комдив от злости…
— Выбирай выражения, трещотка. О командире дивизии говоришь! — одернул Голубев —..А Серегин ему: «Мертвые пчелы не жужжат!» И все!
Взрыв хохота потряс мрачные внутренности транспортника. Громче всех гоготал сам Серегин.
Святой понимал, что должен сказать нечто назидательное о недопустимости пьянства в войсках, но сам смеялся до колик в животе. Отдышавшись, он все-таки выдавил:
— Попадешься, Серегин, я тебе лично клизму литров на пять ввинчу и в клозет сутки пускать не буду!
— Заметано, товарищ старший лейтенант! С киром завязал. У меня трагедия в тот «увал» приключилась…
— Трагедия? Трави про трагедию! — В предвкушении очередного прикола Серегина Святой подобрел. — Курите, парни, кому невтерпеж! Одну сигарету на троих, не больше.
Щелкнули зажигалки, в сумраке затрепетали язычки пламени.
— Подругу я снял. Посылали нас в подшефный детский садик заборы красить… Лафа и расслабуха. День бичевали, а как уходить — начальница пайкой угостить нас решила. Детки распущенные, кашки армейской не пробовали… Мы в столовку. Слон своим чебуреком в тарелку уткнулся, а я барышню кадрить!..