Святой Грааль
Шрифт:
Внезапно стук резко оборвался, тени мелькнули и пропали во тьме. Кони освобожденно вынеслись из-под каменного свода, бодро понеслись в ночь. Холодный воздух пронизал до костей, Олег съежился, чувствуя себя как с содранной кожей. Он покрепче вцепился немеющими пальцами в тяжелые, cловно намокшие бревна, поводья, из последних сил ударил пятками коня.
Дорога смутно блестела под мертвенным светом звезд, луны не было, земля выглядела пугающе темной, лишь чуть-чуть серебрились верхушки бугров, пеньки, валуны.
По обе стороны дороги замелькали исполинские деревья.
Кони остановились в полной темноте, темнее чем деготь или смола.
Больше Олег ничего не помнил.
Глава 11
Ему чудилось в странном сне, что он лежит на берегу речки. Волны плещутся в двух шагах от головы, вскидывается рыба, хватая низко пролетающих комаров, а ему, глядя на толстую рыбу, отчаянно хочется есть. Не комара, а толстую глупую рыбу.
Он с огромным усилием поднял тяжелые веки. Лежит на берегу реки, волны плещутся в двух шагах. Свет странно рассеянный, тусклый, красноватый, а небо сплошь затянуто низкими тучами.
Олег пощупал себя, вяло удивился: полуголый, ребра торчат как доски на рассохшейся лодке, живот почти прилип к спине. Во рту распухший язык царапает небо, но едва Олег пошевелился, отчаянно захотелось есть. Не пить, хотя во рту пересохло, а именно есть. Хорошо бы — толстую жирную рыбу...
Рядом раздался стон. Томас лежал с закрытыми глазами, сильно исхудал, глаза ввалились, на щеках выступила двухнедельная щетина. Раздетый до пояса, худой, на широченной груди резко выступили кости, а ребра едва не прорывают туго натянутую кожу.
Он потряс Томаса за плечо. Собственная рука двигалась как неживая, Олег удивился ее худобе. Рыцарь тяжело вздохнул, глаза открылись. В них было непонимание, затем слабая улыбка раздвинула бескровные губы:
— Сэр калика... Я думал, мы расстались... Ведь тебе место уготовано в аду, а мне пришлось бы одному петь с арфой в руках... Но Пречистая помнит о мужской дружбе, поместила вместе...
Он с усилием повернул голову, с удивлением смотрел в нависающие прямо над головой странные красноватые тучи. Олег сел, голова тупо болела, перед глазами двоилось. Вода журчит в двух шагах, большой ручей, а не река, но странное дело, Олег с великим трудом различал противоположный берег. Что-то случилось с его глазами, ибо нигде не видел таких красноватых сумерек — или рассвета? — а за свою долгую жизнь побывал в разных уголках белого света, созданного бессмертным Родом.
— Это рай или ад? — послышался недоумевающий голос. — Если рай, то у меня должна быть в руках арфа, я должен восседать на облаке и петь осанну Вседержителю... Или Господь знает, что мне на ухо наступили все медведи Британии, а от моего голоса вороны на лету падают? Да и на арфе никогда не играл... В кости играл, в буру играл, в двадцать одно и упыря, джокера, а на арфе...гм... Но ежели ад, где эти хвостатые,
Над головой тихонько прогремело. В реке послышался шумный всплеск. Мороз пошел на коже Олега, он ощутил неясный страх. Пальцы сами нащупали на шее ожерелье оберегов, судорожно пошли перебирать по одному.
— Но ежели чистилище? — продолжал задумчивый голос рыцаря. — Чтобы ни тебе, ни мне?.. Тебе нельзя в наш рай, а мне, благочестивому христианину, нельзя в твой языческий, ибо воинам Христа заказаны ваши бесстыдные оргии... разве что в пьяном виде или по несдержании чувств, но тогда надо обязательно покаяться полковому священнику. Наши боги могли сговориться, и нас, дабы не разлучать, поместили в чистилище. Это среднее между адом и раем, по вашему ни рыба, ни мясо и в раки не годится, ни бэ, ни мэ, ни кукареку, ни сюды Микита, ни туды Микита...
Послышались шаги. Олег насторожился, рядом приподнялся Томас, всматриваясь в красноватый полумрак, охнул от слабости, но удержал себя на тонких как лучинки руках. Олег изо всех сил всматривался в красноватый сумрак, перед глазами от напряжения плавали мутные пятна, в которых чудились и рогатые рожи, и клыкастые пасти. Томас похлопал ладонью по голой земле, отыскивая меч, ругнулся и опасливо прикусил язык — не знал можно ли лаяться в чистилище, или же перебросят в ад. Не страшна кипящая смола, страшно расстаться с надежным другом.
Из сумрака вынырнула женщина. Только что там ничего не было, затем в пяти-шести шагах словно возникла из воздуха — тоненькая, гибкая, с
пузатым кувшином в руках. Олег уловил сводящий с ума аромат, но смотрел не на кувшин, на женщину — обнаженная до пояса, с красивой высокой грудью, в длинной юбочке. Впрочем, оба тоже были обнажены до пояса.
— Нас забросили в магометанский рай! — прошептал Томас встревоженно, но глаза не отрывал от красивой женщины. — Сапоги на мне сарацинские, могли перепутать...
Девушка поставила кувшин между Томасом и Олегом, отцепила с пояса две серебряные чаши. Движения ее были грациозными, она все время улыбалась, Томас краснел, но не мог отвести глаз от ее белоснежной девичьей груди с острыми, как из розового гранита, сосками.
— Мы в вашем раю? — спросил Томас по-сарацински. — А ты, гурия? А где остальные двадцать тысяч?
Она улыбнулась, показав острые белые зубки. Ответила им на странном языке, которого Олег не слыхал очень давно, но, странное дело, понял без труда. Он вздрогнул от изумления, по спине пробежал озноб.
— Где мы? — проговорил он медленно, с трудом подбирая слова на языке агафирсов.
Брови девушки взлетели высоко, глаза распахнулись во всю ширь. Она попятилась, сказала торопливо:
— Старшие придут, объяснят. А пока пейте горный мед.
Снова Олег ощутил холодок страха, видя как внезапно она исчезла. Томас провожал ее сияющими глазами:
— Как подпрыгнула!.. Не думала, что кто-то знает ее язык.
Олег осторожно наклонил кувшин над серебряной чашей. Из узкого горлышка потекла странная темная жидкость — без плеска, с острым запахом.