Святой Илья из Мурома

Алмазов Борис Александрович

Гусляры князю пели песни изрядные, но их мало кто слушал, пока князь не встретился глазами с Ильёю. Долог и глубок был княжеский взгляд. И вспомнилось Илье, как полгода назад они с князем переглядывались, когда Соловый во дворе у стремени Бурушки стоял. И князь, видать, вспомнил. Он поманил отрока, и тот, выслушав что-то князем сказанное, побежал к гуслярам. Князь хлопнул в ладоши, и мгновенно все голоса за столами замолкли. Гусляры ударили по струнам, и старший из них запел:

Молодой Вольга Святославгович, Он поехал к городам и за получкою Со своей дружинушкой хороброю. Выехал Вольга во чисто поле, Ён услышал во чистом поли ратоя. Ехал Вольга он до ратоя, День сутра ехал до вечера, Да не мог ратоя в поле наехати. А орёт-то в поле ратой, понукивает, A y ратоя сошка поскрипывает, Да

по камешкам омешики прочиркивают. Ехал Вольга ещё другой день, Другой день сутра до пабедья, Со своею со дружинушкой хороброю. Ён наехал в чистом поле ратоя. А орёт в поле ратой, понукивает, С края в край бороздки помётывает. В край он уедет — другого не видать. То коренья-каменья вывёртывает, Да великие каменья ecu в борозду валит. У ратоя кобылка соловенька, Да у ратоя сошка кленовая, Гужики у ратоя шёлковые. Говорил Вольга таковы слова: «Бог тебе помочь, оратаюшко, А орать да пахать да крестьяновати, С края в край бороздки помётывати!» Говорил оратай таковы слова: «Да поди-ко ты, Вольга Святославгович! Мни-ка надобно Божья помочь крестьяноватъ, С края в край бороздки намётывать. А й далече ль, Вольга, едешь, куда путь держишь Со своею дружинушкой хороброю?» Говорил Вольга таковы слова: «А еду к городам я за получкою, К первому ко городу ко Гурьевну. К другому-то городу к Ореховцу, К третьему городу к Крестьяновцу. Ай же, оратай-оратаюшко! Да поедем-ко со мною во товарищах, Да ко тем к городам за получкою». Этот оратай-оратаюшко Гужики с сошки он повыстенул Да кобылку из сошки повывернул, А со тою он сошки со кленовенькой, А й оставил он тут сошку кленовую, Он садился на кобылку соловеньку; Они сели на добрых коней, поехали По славному раздольицу чисту полю. Говорил оратай таковы слова: «Ай же, Вольга Святославгович! А оставил я сошку: в бороздочке, Да не гля ради прохожаго-проезжего, Ради мужика-деревенщины: Они сошку с земельки повыдернут, Из омешиков земельку повытряхнут, Из сошки омешики повыколнут, Мне нечем будет молодцу крестьяновати. А пошли ты дружинушку хоробрую, Чтобы сошку с земельки повыдернули, Из омешиков земельку повытряхнули, Бросили бы сошку за ракитов куст». Едут туды два да три добрых молодца Ко этой ко сошке кленовоей; Они сошку за обжи кругом вертят, А им сошки от земли поднять нельзя, Да не могут они сошку с земельки подвыдернути, Из омешиков земельки повытряхнуть, Бросити сошку за ракитов куст. Методой Вольга Святославгович Посылает он целым десяточком От своей дружинушки хороброей А ко этой ко сошке кленовоей. Приехали оны целым десяточком Ко этой славной ко сошке кленовенькой; Они сошку за обжи кружком вертят, Сошки от земли поднять нельзя, Не могут они сошки с земельки повыдернути, Из омешиков земельки повытряхнути, Бросить сошку за ракитов куст. Молодой Вольга Святославгович Посылает всю дружинушку хоробрую, Тридцать молодцов да без единого, А подъехали ко сошке кленовенъкой, Брали сошку за обжи, кружком вертят, Сошки от земельки поднять нельзя, Не могут они сошки с земельки повыдернути, Из омешиков земельки повытряхнути, Бросити сошку за ракитов куст. Говорит оратай таковы слова: «Ай же, Вольга Святославгович! Не дружинушка тут есте хоробрая, Столько одна есте хлебоясть». Этот оратай-оратаюшко Он подъехал на кобылке соловенькой А ко этой ко сошке кленовенькой, Брал эту сошку одной ручкой, Сошку с земельки повыдернул, Из омешиков земельку повытряхнул, Бросил сошку за ракитов куст. Они сели на добрых коней, поехали Да по славному раздолью чисту полю. Говорил Вольга

таковы слова: «Ай же ты, оратай-оратаюшко! Как-то тобя да именем зовут, Как звеличают по отечеству?» Говорил оратай таковы слова: «Ай же, Вольга ты Святославгович! Ржи напашу, в скирды складу, В скирды складу да домой выволочу, Домой выволочу, дома вымолочу. Драни надеру, да то я пива наварю, Пива наварю, мужичков напою, Станут мужички меня покликивати: Ай ты, молодой Микулушка Селянтювич!»

Не успел гусляр закончить былину, ещё не стихли струны его гуслей, а к Илье уже бежал-летел отрок с кубком вина.

— Князь чару вина тебе присылает! Выпей за здравие.

Илья поднялся во весь свой громадный рост, поклонился князю и, глядя ему в глаза, под одобрительные крики дружинников осушил чару непривычного ему византийского вина до самого дна.

«Князь мне место моё указывает, — понял он. — Меж Вольгой и Микулой». Губ его коснулось что-то со дна кубка.

Он отнял кубок ото рта: в кубке лежал княжеский перстень.

Илья вытряхнул его на широкую свою ладонь. Будто в крови, в красном вине лежал серебряный перстень с камнем дорогим.

— Целуй перстень! — подсказал ему молодой дружинник, сидевший рядом, — тот, что, видать, к пирам был привычен и знал, как подобает вести себя учтивому человеку.

Илья поцеловал перстень. И под завистливыми взглядами еле надел его на мизинец.

— Поклонись! Поклонись! — шипел дружинник.

Илья отвесил поясной поклон и хотел вернуть кубок отроку.

— Нет, нет! — сказал тот. — Кубок князь тоже тебе жалует.

Илья поднял кубок над головой и в третий раз поклонился князю.

— Да... — сказал вежливый дружинник. — Сколь много князь тебя пожаловал... Да... Кто ж ты таков будешь? Я недавно в дружину пришёл, не ведаю, кто ты? Откудова?

— Илья, — сказал богатырь. — Илья из Карачарова.

— А где это?

— Из земель муромы...

— А... Дак ты Муромец. Сказывают, там земли не мирные — болгары камские людей имают да хазарам продают.

— Бывает, — сказал Илья, и сердце его сжалось от тоски по домашним, от которых он никаких известий не имел.

За третьей переменой, когда на столы поставили питье изобильное, князь поднялся из-за стола и, пожелав всем веселия и здравия, ушёл вместе с воеводами нарочитыми. Илья понял, что главная часть столования закончена и можно уходить, потому что стали дружинники напиваться — кричать непотребное, дразнить шутов, а шуты и скоморохи — их, пьяных! Стали друг ко другу задираться, и пошло всякое непотребство. Дружинник вежливый исчез, печенег буйной головой на стол повалился, а к Илье подошёл отрок.

— Тебя воевода зовёт, — позвал он.

Илья, чуть захмелевший, пошёл за отроком во двор, где уже конно стоял с дружинниками Волчий Хвост.

— Илья! — сказал он, будто век его знал. — Завтра приводи всех отроков своих и воев своих в Киев, да возьмите две подводы да весь доспех воинский.

— Что это может быть? — спросил Илья отрока, когда они ехали обратно. Проклятое зелье туманило голову, мешало думать.

— Поход, надо полагать. Поход, Илья Иваныч...

У себя в городке Илья повалился спать как убитый. Подняли отроки его на рассвете. Пришёл священник греческий и служил молебен. Отроки исповедались и причастились.

Священник попенял Илье, что тот вчера хмелен был, но ради похода допустил к исповеди и принятию Святых Таин.

— Куда поход, не слышно? — спросил Илья гридня.

— Да что, Илья Иваныч, с отравы иноземной глупой какой сделался! — заворчал гридень. — Весь Киев только и говорит, что поход на радимичей, а ты один не знаешь! На радимичей! И мы в передовой полк назначены. Волчий Хвост, воевода, поведёт.

Глава 14

Дружинушка хоробрая

Поход на радимичей, которые явно не выступали против Владимира и к войне не готовились, был скорее демонстрацией силы, чем войной. Радимичи — славянское племя, сильно напоминавшее ляхов и, вероятно, пришедшее из Привислинья, держало селища и грады свои в верховьях Днепра, по левому берегу. Правый берег заселяли дреговичи, по понятиям того времени болотные люди и вовсе дикари. Ни князей, ни войска у них не было, и выходили они на битву по родам своим, с вождями во главе. А вот с юга и востока граничили земли радимичей с отчиной северян и вятичей.

Северяне, подчиняясь Киеву, постоянно норовили ему какую-либо пакость учинить. Памятно было, как они через свои земли пропустили на Киев печенегов, и такое они творили не единожды. А вятичи и вовсе считали себя независимыми и только дань платили, а посадников киевских к себе не пускали и в любую минуту могли восстать.

Во граде Любече, что стоял на границе трёх племён — северян, дреговичей и радимичей, — назначено было собираться войску.

Первый раз Илья шёл с дружиною маршем и походом и многому учился, потому как самому ехати или с малым отрядом — одно, а с войском — совсем другое.

Ежели отряд мог и по тропам пройти, то войску надобна была дорога; ежели богатырь с воями мог и в селище постоем стать, то дружине нужны были постои особливые и лагеря укреплённые, где на них супротивник не мог нежданно наброситься.

Жадно учился Илья искусству ведения войска. Смотрел, как шла обочь отрядов и далеко впереди высланная разведка — сторожа, как шли при дружине мужики чёрные — дороги и гати мостили, рубили просеки, по которым шла дружина и конница. Конница же была двух родов: лёгкая — из торков и мирных печенегов набранная — и тяжёлая — из таких, как Илья, храброе. За каждым таким конником, в тяжкий доспех обряженным, шли его отроки, тянули кони поклажу на подводах либо на вьюках.