Святой
Шрифт:
Сорен протянул руку и снова взял ее ладонь в свою. Она ощутила, как тает ее ненависть к нему.
– Малышка, у меня не было с ней секса, - мягко ответил он на ее ранее заданный вопрос.
– А у тебя на шее огромный след от укуса. Если он сделал тебе больно, и тебе это не понравилось, скажи мне.
– Нет, - прошептала она, и на секунду посмотрела ему в глаза.
– Мне понравилось.
– Понятно, - ответил он, и ей показалось, что она услышала что-то странное в его голосе. Что-то похожее на боль.
– Ревнуете?
– спросила она.
– Да.
Она
– Не удивляйся так, - сказал Сорен.
– Хотел бы я дать тебе все, что ты хочешь. Но даже хороший подарок может быть плохим, если его вручают в неподходящее время.
– И что это значит?
– Значит, что никто не покупает новую машину в восемьдесят.
– Мило, - пробормотала она и кивнула.
– Теперь я восьмидесятилетняя старуха. А машина? Секс с вами? Хотите сказать, что я слишком маленькая, чтобы водить вашу машину?
– Возраст - это всего лишь цифра. Зрелость, или ее поразительная нехватка, вот твоя проблема, - продолжил Сорен, казалось, не обращал внимания на то, как сильно ее задели эти слова.
– Ты не готова к взрослым отношениям. Неважно, как сильно ты их хочешь, этого недостаточно. И я слишком дорожу тобой, чтобы вести туда, куда ты еще не готова идти.
– Вы хоть представляете, насколько снисходительно это звучит? Я вас хочу. Вы обещали...
– Я не буду трахать подростка в своем приходе, Элеонор.
Элеонор уставилась на него.
– Вы сказали трахать? Вы никогда не материтесь.
– Мне нужно было твое внимание. И я рад ему сейчас.
– Сегодня вы должны были отвечать на мои вопросы, - наконец сказала она.
– Список с собой?
– Никогда не выхожу без него из дома, - ответила она и вытянула сложенный лист бумаги из заднего кармана.
Сорен повернул лист в сторону света. Пока он читал, она слышала только звук своего дыхания.
– Нам нужно поработать над твоими навыками постановки вопроса, - наконец сказал Сорен.
– Вы о чем?
– Ты подрезаешь себе крылья некоторыми формулировками. Никогда не задавай вопрос, ответом на который будет да или нет, когда можно задать открытый. Твой вопрос «почему ваш друг поможет мне?» - хороший вопрос, он ведет к долгому ответу. На твой вопрос «вы девственник?» можно просто ответить да или нет. Думаю, ты хочешь получить более развернутый ответ.
– И как я по-вашему должна спросить?
– Можешь спросить: «Когда у вас был секс в последний раз?», из которого следует, не только был ли он у меня или нет, но и когда он случился. А еще лучше спросить «какова ваша сексуальная история?». Немного по-медицински, но это сработает.
– Я могу переписать список.
– Слишком поздно. Он уже у меня в руках. Ты сегодня поливала палку?
– Нет. Я собиралась это сделать по возвращению домой.
– Посмотри на часы.
Она закатила рукав. Было 00:07 ночи. Она пропустила последний день полива.
– Черт, - выдохнула она и обхватила голову руками.
– Я не хотел этого, Элеонор. Я никогда этого не хотел. Не так. Но, возможно, Библия была права в этом случае: розги пожалеешь -
Она посмотрела на него глазами полными слез.
– Будете меня бить?
– Не сегодня, - односложно ответил он.
– В ночь, когда мы заключили с тобой небольшую сделку, я сказал тебе, что нет ничего, чего бы я не сделал ради твоей защиты. И я говорил серьезно. Поэтому ты должна простить меня за то, что я делаю это сейчас.
– Делаете что?
– Raro solus, nunquam duo, semper tres.
– Сорен говорил так, словно цитировал что-то.
– И что это значит?
– Это старое иезуитское правило, которое в нас вбивали. Фигурально, конечно же. Оно значит «редко один, никогда двое, всегда трое». У иезуитов есть правила против того, что они называют особой дружбой. В семинарии мы общались группами по трое или больше. Считалось опасным находиться наедине с другим человеком, даже с другим священником.
– Почему? Они думали, вы начнете заниматься безумный гейским сексом, как только останетесь наедине?
– Да.
– И вы занимались?
– Нет. Хотя мне не раз предлагали.
– Вот так удивили.
– Но все же я считал это правило бессмысленным. Теперь я его понимаю. У нас с тобой особенная дружба. И она должна закончиться.
– Закончиться?
– Ее голос дрогнул на этом слове.
– Я сказал, если ты будешь поливать эту палку каждый день в течение шести месяцев, то отвечу на твои вопросы. И ты не справилась с этой задачей. И не получишь свое вознаграждение. Я сказал, что ты должна навсегда подчиниться мне, и я дам тебе все. Ты ослушалась меня и отправилась к отцу, а сейчас страдаешь из-за последствий. В обозримом будущем Диана будет руководить твоими общественными работами. Эта наша особенная дружба будет прекращена до того дня, который я надеюсь, наступит, когда ты будешь готова к взрослым отношениям. И говоря взрослые, я не подразумеваю секс. Я говорю об отношениях между равными партнерами.
– Вы о чем? Мы больше не можем быть друзьями?
– К сожалению, да, именно об этом я и говорю. Безусловно, я все еще буду твоим священником. И если и когда тебе понадобится священник, я буду рядом, но только в этой роли. Иди, Элеонор. Будь нормальным подростком еще год или два. Иди и повзрослей.
– Год или два?
– Это прозвучало, как наихудший тюремный приговор. Больше никаких длинных разговоров в хорах? Больше никакой помощи с домашними заданиями? Больше никакого какао, когда она сражалась с заданиями по математике?
– Я священник, а не твоя нянька.
Элеонор просто смотрела на него. Даже в тусклом свете мелькавших фонарей она видела, каким жестким стал его взгляд. Его лицо было холодным и непроницаемым, как гранит. Вся любовь, вся забота и сострадание испарилось.
– Вы бездушный ублюдок, - выпалила она, заставляя себя не плакать.
– Вы знаете это, верно?
– Да. И лучше если ты узнаешь об этом сейчас.
«Роллс-Ройс» остановился в конце ее улицы, достаточно далеко, чтобы мать не увидела откуда она пришла, достаточно близко, чтобы она находилась на морозе одну или две минуты.