Святой
Шрифт:
Он улыбнулся ей, но не дружественно. Медленная, холодная и опасная улыбка была на его губах.
Он поднял палец и покачал им в классическом «ц-ц-ц» жесте.
– Детям вход запрещен.
– Он практически промурлыкал слова, но она четко услышала угрозу. На мгновение она представила, как царапает его лицо. Но она просто прошла мимо него, ощущая, будто дом позади нее сгорает дотла. Она была раздавлена горем и стыдом, смущением и яростью - внутренней боли, едкой злости. За всю свою жизнь она не чувствовала себя такой дурой. Все это время она целовала землю, по которой ходил Сорен. Она предложила ему
Хотя она и не знала, что делать и куда идти, Элеонор не останавливалась. Она могла замерзнуть по пути в Уэйкфилд, но имело ли это значение? Ей было почти наплевать замерзнет ли она. Отец ударил ее, ударил прямо по лицу. А затем она увидела единственного мужчину на земле, которому доверяла, в спальне с красивой женщиной, в доме, где устроили оргию.
Она хотела плакать, ей нужно было плакать, но она слишком замерзла. Ее тело дрожало так сильно, что она думала, что могла раздробить зубы, так сильно они стучали. Может, она найдет полицейский участок, и какой-нибудь коп сжалится над ней и поможет добраться домой. Она почти рассмеялась при этой мысли. Девять месяцев назад она ненавидела сам вид копов. А теперь обняла бы одного из них, если он остановит ее и спросит в порядке ли она. За последний час температура упала, и все спешили в убежища. А у нее была только улица.
– Элеонор?
– Услышала она свое имя, но проигнорировала его. Затем услышала снова и снова проигнорировала. Она остановилась и развернулась. Серебристый «Роллс-Ройс» остановился у тротуара, и рядом с ним стоял Сорен.
– Чего ты хочешь?
– спросила она, стоя в пятнадцати футах от него. Она отказывалась подходить ближе, было слишком холодно и слишком страшно возвращаться.
– Садись в машину. Мы все обсудим.
– Уходи.
– Я отвезу тебя домой. У тебя даже нет пальто, и на улице холодно.
– Я в порядке.
– Ты не в порядке, Элеонор. Ты рискуешь получить гипотермию, и что бы ты сейчас не думала обо мне, из-за меня не стоит причинять себе боль.
Он открыл заднюю дверь машины и ждал. Она сделала шаг вперед и остановилась. Ее гордость и злость не позволяли ей сделать еще один шаг вперед.
Сорен шел к ней, снимая свое пальто. Когда он закутал ее в него, она даже не признала его. Обняв теплыми руками за плечи, он провел ее к машине.
– Гипотермия?
– спросила она.
– Ты и загара не стоишь.
Она села в машину и не смотрела на него, хотя он сел напротив.
Он наклонился вперед и порылся в складках пальто, пока не нашел ее руки. Он взял их в свои и начал растирать, согревая ее кожу своей.
– Хватит, - сказала она.
– Я не хочу, чтобы ты меня трогал.
– Я остановлюсь, когда ты согреешься. Ты до сих пор стучишь зубами.
Он укутал ее крепче. Все, что она хотела, это закрыть глаза, заснуть и никогда не просыпаться.
– Можешь сказать, что ты делала сегодня у Кингсли дома?
– спросил Сорен.
– Я поехала увидеться с папой, - призналась она.
– Он позвонил мне
– Понятно, - ответил Сорен.
Она рвано вдохнула. Все ее тело болело.
– Но он солгал, - продолжила она.
– Он не любит меня и не скучает. Он пытался заставить меня отозвать показания. Сказал, что может добиться нового слушания, и если я совру для него...
– Что ты ему ответила?
– Сказала, что он был ослом. Мы поругались, и я убежала, - ответила она, опуская, по какой-то причине часть с пощечиной. Это было слишком унизительно, признаваться в том, что ее ударил собственный отец, будто они были какой-то семейкой на Шоу Джерри Спрингера.
– Но я оставила пальто в его квартире, и в нем были деньги.
– Мне жаль, что твой отец так с тобой поступил. Я приказал тебе не видеться с ним и не говорить.
– Я пыталась вам позвонить.
– Элеонор ощущала, как тело начало согреваться и расслабляться. Она убрала руки из рук Сорена и прижала их к животу.
– Я звонила в церковь. Сегодня вы должны были ответить на мои вопросы. Но Диана сказала, что вас не будет до воскресенья. Вы забыли обо мне.
– Я не забыл и никогда не забуду о тебе. Я собирался сегодня вернуться в Уэйкфилд и навестить сестру завтра утром. Я знал, что твоя мама работает допоздна по пятницам. Я думал, у нас более чем достаточно времени для разговоров.
– Я больше не хочу с вами разговаривать.
Сорен вздохнул и сел прямо. Он повернул голову и смотрел на замерзший город, окружающий их.
– То, что ты видела сегодня...
– начал он.
– Стоп, - прервала она.
– Я же предупредила, что буду злиться, когда вы еще раз заговорите со мной, как с ребенком. Если собираетесь натянуть эту «не обращайте внимания на человека за шторкой» дерьмо, то выпустите меня из машины прямо сейчас.
– Я никогда не говорил с тобой, как с ребенком. Даже когда ты ведешь себя именно так.
Элеонор не могла смотреть ему в глаза, когда задавала вопрос, который не хотела задавать.
– У вас был с ней секс?
– У тебя был секс с Лакланом?
– Это вас не касается. Я не ваша дочь, и я не ваша девушка.
– Но тебя беспокоит то, что я сегодня делал?
– Вы священник. Вы дали обеты…
– Обеты, которые ты несколько месяцев заставляла меня нарушить с тобой.
– Это другое.
– Почему же?
– Потому что это я, - с болью ответила она.
– Потому что вы обещали.
По ее лицу покатились слезы, слезы ревности, стыда и злости.
Она хотела ему возразить, но не смогла. Вместо этого она сняла его пальто, швырнула ему и свернулась на сидении, обхватив колени руками, чтобы согреться. Сорен вздохнул, сложил пальто и положил его рядом с собой.
Они выехали из города, и она поняла, что они возвращались в Уэйкфилд. Она хотела спросить его, почему они были в «Роллс-Ройсе», кто за рулем, что будет с «Дукати» в том доме, и миллион других вопросов. Но она решила наказать его молчанием. Прошло полчаса, и они все еще ни слова не сказали друг другу. Она знала, что он ждал, когда она заговорит. Ладно. Он может ждать всю чертову ночь, если хочет. Она ни слова ему не скажет.