Связь без брака – 4. Время собирать камни
Шрифт:
***
Поздоровавшись с охраной внизу дома, я вызвал лифт и поймал на себе их смущённые взгляды в отражении начищенной до блеска металлической поверхности. Повернувшись, я увидел, как они сделали вид, что смотрят вовсе не на меня. Это было крайне странно, поэтому моё благодушное настроение тут же пропало, я убрал спортивную сумку за спину, а в руку положил явару.
Лифт прибыл на мой этаж, и, прежде чем выйти из него, я аккуратно осмотрелся. Никого не было видно, но, выйдя на площадку, я тут же увидел, как на лестнице, прижавшись боком к
– Извините, пожалуйста, вас не Иван, случайно, зовут?
– Нет, Николай, – я, не поворачиваясь, быстро пошёл к своей двери. Вот только вставил ключ в замок, как тут же сзади послышался такой знакомый мне всхлип, и уже через пару секунд тонкие руки обхватили меня сзади.
– Иван! Прошу, помогите дедушке! – услышал я её голос.
Я тяжело вздохнул, с силой разомкнул её руки, затем открыл дверь и вошёл внутрь, зовя её следом.
– Заходи, кто бы ты ни была.
Девушка быстро юркнула в прихожую и замерла там, размазывая слёзы по глазам. Стараясь не смотреть в её сторону, я поднял трубку внутренней связи, и почти сразу мне ответила моя экономка.
– Доброе утро, Галина Степановна, – поздоровался я с ней, – я тут опять с улицы кого-то подобрал. Покормите нас?
– Буду через минуту, Иван! – тут же сказала она, и, пока я разувался, чтобы пригласить девушку на кухню, появилась пожилая женщина, которая шёпотом мне поведала, что «эта» пришла вчера, узнала, что я должен приехать со дня на день, и стала жить на лестнице. Кормила и давала умыться она ей в своей квартире, поскольку было очень жалко девочку. Та ничего не рассказывала, только плакала и ждала меня.
– Спасибо, Галина Степановна, – поблагодарил я её, – вы всё правильно сделали, это просто моя карма такая, тащить всё приблудное в дом.
Она укоризненно на меня посмотрела, поскольку «это» сидело рядом и всё слышало. Накрыв нам на стол и разлив чай по чашкам, экономка удалилась к себе. Намазывая масло на хлеб и накладывая следом на него кругляши колбасы, я впервые рассмотрел девушку явно еврейской национальности: чёрные вьющиеся волосы, карие выразительные глаза, тонкие черты лица и какая-то невесомая красота, даже несмотря на зарёванное лицо и красный нос.
– Ешь, – пододвинул я ей два бутерброда и принялся за свой, запивая всё ароматным напитком.
Девушка отрицательно покачала головой.
– А я и не спрашивал твоего желания, – улыбнулся я, и она, вздрогнув, откусила пару маленьких кусочков и запила их чаем.
После этого жалобно посмотрела на меня.
– Ладно, рассказывай: кто ты, что ты, с чем пожаловала, – смирился я с тем, что меня сейчас будут вовлекать в очередное спасение несчастной.
– Я Елизавета, внучка Давида Марковича, – взгляд карих глаз моментально напомнил мне об Ане, отчего сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний.
– Угу, и?
– Его схватили какие-то бандиты, и дедушка под пытками отдал им всё накопленное.
– Жаль, конечно, Давида Марковича, но при чём тут я? Есть наша доблестная милиция, его знакомые, родственники, в конце концов.
– Все, Иван, отказались помогать, боятся этих бандитов, – всплакнула она, – говорят, они все вооружены пистолетами.
Я нахмурился, для нынешней Москвы это было очень серьёзно, каждый случай с огнестрелом сейчас брался на особый контроль, это не лихие девяностые, где стреляли чуть ли не каждый день и это мало кого волновало.
– Если он всё отдал, значит, его освободили? – поинтересовался я.
– Я не знаю, откуда им стало известно про его дачу, поскольку вчера они вернулись, выволокли на моих глазах дедушку во двор, к грузовой машине, где находился гроб, в который они его положили, и потом уехали.
При этих словах девушка всхлипнула и, вытащив сильно мятый платок, стала промокать им глаза.
– Почему вы не пошли в милицию? – удивился я. – А прождали почти сутки меня?
– Дедушка не может идти в милицию, – она жалобно посмотрела на меня, – нам не нужно внимание органов.
– Слушай, у вас же большие семьи, есть родственники, неужели всем безразлично его исчезновение? – искренне удивился я, что такой известный, пусть и в узких кругах, человек вдруг оказался никому не нужен. – Обратились бы к тому же Игорю Щёлокову.
– Все боятся, – настойчиво повторила Лиза, – дядя сказал, что это не первый случай в Москве, он обращался к уголовным авторитетам, но те сказали, что не смогут помочь в этом случае. Щёлоков вообще не отвечает на звонки.
– И ты пришла ко мне… – понял я очевидное.
– Мне больше не к кому пойти, – её лицо обострилось, и она, с трудом выталкивая из себя слова, продолжила: – Дедушка говорил о вас только хорошее, вот я и подумала, что вы сможете нам помочь.
Тут она стала краснеть и запинаться, когда продолжила говорить следующие слова:
– Я ещё никогда не была с мужчиной, но, если вы поможете…
– А что такого ценного в твоей девственности для меня? – задал я риторический вопрос. – Я красив, богат, знаменит – твоя девственность для меня ничего не значит. Почему каждый раз кто-то из вас думает, что это подойдёт для торга?
Девушка ссутулилась и стала ещё меньше, чем была.
– Вот и я не знаю, – тяжело вздохнул я, – но раз у тебя больше ничего нет… Или есть?
Она отрицательно покачала головой.
– Тогда ладно, возьму хотя бы твою девственность, – милостиво согласился я, – с паршивой овцы хоть шерсти клок. Снимай кофту и платье.
Краска стыда залила её щёки и уши, но тем не менее, поднявшись на все свои метр шестьдесят пять, она сначала стала расстёгивать пуговицы на кофте, затем завозилась с платьем.