Связывающая луна

Хамм Эмма

Лютер с грохотом захлопнул дверь, и его снова накрыло чувство облегчения. Наконец-то он смог расслабиться. Он был в подвале, и зверь не мог причинить никому вреда. Он так и останется в ловушке, вынужденный ходить от стены к стене, пока цепи впиваются в его запястья.

Но… Он посмотрел на свои руки и увидел, как из кончиков пальцев вырываются когти. Когти, которые все еще озарял лунный свет.

Его глаза скользнули вверх, и он понял, что захлопнул дверь, да. Запер. Но он был не на той стороне.

Он оставил женщину в убежище, не подозревающую

о том, что, хоть комната была единственным местом, где могло сдержаться чудовище, она также находилась и в единственном месте, куда оно теперь не могло добраться.

— О, нет, — прошептал он.

Лютер прижал руку к древней деревянной двери и закрыл глаза. Его отец был бы разочарован, если бы был жив, и не так разочарован, как от многих лет жизни с сыном, который так и не оправдал его ожиданий. Это было худшее предательство. Лютер сделал то, что все они так старались не делать.

Он выпустил чудовище в Перекрёсток Мертвеца и не мог остановить то, что должно было произойти этой ночью. Не теперь.

Волк проснулся у него в груди, словно ждал этого момента всю жизнь. Может, так и было. Существо провело столько лет взаперти, вдали от лунного света и леса, который звал его.

Лютер издал низкий стон, когда первый треск эхом разнесся по бальному залу. Это был звук ломающихся и передвигающихся костей. Его позвоночник двигался, не только мускулы, но и кости смещались и становились чем-то совершенно новым. Его руки изогнулись, отбрасывая все его тело на шаг назад от боли и страданий от этого.

Он откинул голову, глядя на лунный свет сквозь разбитое стекло, его зрение расплывалось. Это означало, что теперь его глаза изменились, и он мог видеть больше, чем в человеческой форме. Лунный свет стал чем-то вроде магии. Сиял в небе тысячей сверкающих бриллиантов.

Острая боль пронзила его череп, он не мог думать ни о чем, кроме белого горячего жара, будто кто-то ударил его кулаком по лицу. Его нос был сломан, конечно. А потом это произошло. Хлопок и брызги ярко-красной крови на полу. Он поднес бы руки к ране, прижал бы пальцы к потоку крови, если бы мог здраво мыслить. Если бы его руки не были когтями, которые разрывали любую плоть, к которой прикасались.

Его нос удлинился, скулы выросли под кожей, внезапно шерсть покрыла его с головы до ног. Он возвышался над всеми теми, кто стоял бы перед ним. Восемь футов ростом, покрытый мускулами и шерстью. Он был монстром старых времен. Чудовищем, которое заставляло смертных съеживаться, когда они видели его истинную форму.

Да. Вот каким он должен быть. Всегда.

Лютер поднял одну из своих когтистых рук и повернул ее в лунном свете. Он никогда раньше не видел их такими. Единственный раз, когда он хорошо разглядел эту форму, был в подвале с цепями, удерживающими его руки, и серебром, прожигающим кожу зверя.

Никогда еще он не чувствовал себя таким свободным. Таким сильным. И теперь он знал, что за пределами цепей есть жизнь, и он никогда, никогда не вернется к этим оковам.

Он поднял лицо к лунному свету

и издал протяжный, болезненный вой. Звук отскочил от стен и улетел в ночь, хотя он был криком надежды. Он внимательно слушал. Ожидал. Надеялся. Молился, чтобы кто-нибудь откликнулся на него. Другой волк все еще существовал там, так что он был не единственным.

Но в ночном небе не было воя, и Лютер без сомнения знал, что никто и никогда не ответит ему. В эти дни он был единственным волком в Лондоне, все остальные убежали в более глубокие леса, где было меньше смертных, охотящихся на них.

Он сделал неверный шаг к двери, за которой, как ему показалось, он услышал какое-то движение. Дверь? Да все верно. Обычно он входил в эту комнату через дверь, и тогда начинались цепи и боль.

С гневным рычанием он ударил по дереву тяжелой лапой, оставив после себя три больших царапины. Если человек слишком боялся встретиться с ним лицом к лицу, так тому и быть. Он отказывался оставаться в этой тюрьме. Не тогда, когда снаружи была охота, а он никогда раньше не охотился.

О, охота. Он чувствовал, как бурлит кровь, когда он повернулся к окну, откуда можно было выбежать в лес. Хотя никто никогда не учил его, как убивать животных, как пожирать их плоть и рвать, он знал, как это делать. Его когти уже болели, а зубы грызли воздух.

Он вернется за человеком в подвале. Хотя бы потому, что хотел узнать, кого постигла его судьба в эту ночь.

Но он не вернется, пока не почувствует кровь на языке и под ногтями. Как должен был.

Лютер бросил последний взгляд на комнату, затем разорвал портрет своего отца в последнем проявлении бунта. Пусть старик сгниет в гробу.

Он слишком боялся выпустить своего зверя.

ГЛАВА 7

Луна со стоном повернулась на спину. Боль раскалывала голову, не прекращалась. И кто кричал?

Она лишь раз переживала похожее похмелье, и она была уверена, что ей нужно убить себя.

Она затаила дыхание на миг, выдохнула медленно сквозь зубы. Счет не помогал. Как и прикосновение ладонью к голове, потому что она ощутила что-то влажное, вызвавшее больше волнения.

У нее было похмелье… да?

Что еще могло вызывать такую боль в ее черепе? Хотя влажность тревожила. Это могла быть кровь.

Луна понюхала пальцы. Да, металлический запах крови, которая явно не была чужой, потому что она не помнила сражения. Она не помнила сейчас ничего, и это ее пугало. Она всегда все помнила. Всегда.

Перекатившись на четвереньки, она попыталась пробраться сквозь темноту. Если бы она была в постели, то справа от нее был бы выключатель, но она не была в постели. Земля под ее руками ясно говорила об этом, хотя она не была уверена, откуда грязь. Пока что. Но в ее голове вертелись варианты, и это могло привести ее к истине.

Ее пальцы коснулись стены, и она использовала ее, чтобы опереться. Хорошо. Она встала. Стоять было хорошо. Это означало, что она могла бродить по комнате, пока не почувствует что-то, что могло бы ей помочь.