Сыграй ещё раз, Сэм

Уолш Майкл

Но, как и многих матерей в Нью-Йорке, Мириам ждало разочарование. Сын не пошел в гору, а покатился под уклон.

Долгая дорога в центр города оставила Рику довольно времени поразмышлять о собственной безрадостной дорожке. Он решил, что родился под несчастливой звездой. Слишком поздно, чтобы участвовать в Великой войне; слишком бедным, чтобы учиться где-то, кроме Сити-колледжа, ^[31]где он оставался безразличен к наукам и наконец бросил учебу: знания ради знаний не так уж интересовали его, чтобы корпеть над книгами, он так легко отвлекался на девчонок,

что ничем толком не мог заняться. У Рика не было воли ни к чему и никаких — если не считать растущей нежности к бутылке — интересов. Мчась в вагоне надземки, Ицик Бэлин медленно катился в никуда. Ему не хватало дела.

Лето выдалось жарким — как всякое нью-йоркское лето, только жарче. Мужчины ходят в пиджаках и галстуках, а под этой амуницией пот ручьями бежит по бокам. Рик уже не раз задумывался, может ли в туфли натечь столько пота, что начнет выплескиваться на пол и оконфузит перед дамами. Поездка в надземке, в час пик набитой одинаково потными людьми, дышащими друг другу в затылок, — спорное удовольствие, зато дешево и намного быстрее, чем пешком. В удачный день Рик успевал смотаться в город и обратно меньше чем за час и вернуться с холщовой сумкой, набитой дарами с витрин старика Руби.

Но в тот день поезд почему-то был почти пуст. Глядя из окна на город, Рик думал, что единственные нью-йоркцы, кто не дремлет сгорбившись на пожарной лестнице и не стоит, сунув голову в ледник, — он да второй и последний пассажир вагона — отменно хорошенькая молодая женщина на скамье напротив.

Сказать, что такой красоты Рик не видал никогда, — не сказать почти ничего. Черные как уголь волосы, белая, едва ли не прозрачная, кожа. Фигуру лишь отчасти прятала одежда, и неспрятанная часть захватила внимание Рика на несколько остановок. Хотя юбки были длинны, лодыжки оставались на виду, и, как любой молодой парень, Рик моментально рассчитал все остальное, по толщине щиколоток вычислив точный угол обвода икры, длину бедра и так далее до самой макушки. Но еще и не добравшись доверху, Рик понял: ему нравится то, что он видит.

Девушка, на вид лет восемнадцати, руки сложила на коленях, как ее, видно, научила мать, а взгляд опустила в пол, чему, несомненно, уже научилась по опыту. Но как бы хорошо ни была воспитана, любая женщина может разомлеть от жары, когда на улице сильный зной или когда сама сочтет нужным. Рик почти не удивился, когда юная леди внезапно сползла на пол, испустив нежнейший из вздохов: долгий выдох — и она опрокинулась, как буксир в гавани, наскочивший на рифы и получивший пробоину ниже ватерлинии.

Приближалась Рикова остановка, но он забыл обо всем, кинувшись на помощь девушке. Поезд протарахтел еще кварталов десять мимо окон третьих этажей, прежде чем она открыла глаза — самые синие глаза, какие только видел Рик. Потихоньку он помог ей подняться, но девушку еще пошатывало от сомнительного манхэттенского воздуха, и Рик снова усадил ее, но теперь рядом с собою.

— Как вы, мисс? — спросил он.

Долгую секунду она молчала. Затем повернула голову и посмотрела Рику в лицо.

— Спасибо, мистер, — сказала она. — Это, конечно, здорово, что вы меня подняли.

Кроткая, почти извиняющаяся

улыбка казалась неуместной на таком великолепном лице. Рик задумался, что бы такое сказать, но тут девушка схватила его за локоть и крепко тряхнула.

— Мы проехали! Мы проехали! — взволнованно сказала она.

— Что проехали? — спросил Рик.

— Мою остановку! Мне надо для папы, — сказала она, будто это все объясняло.

— Для папы? — спросил Рик, не впервые озадаченный тайнами женской логики.

— За фаршированной рыбой, — ответила девушка. — К Руби. — Она улыбнулась. — У него лучшая.

Тут Рик решил, что девушка — ирландка из Моррисании. ^[32]

— Не переживайте, — сказал он примирительно. — Мы туда вернемся. Кондуктор мой личный друг.

Это ее рассмешило.

— Меня зовут Лоис, — сказала она, протягивая руку.

— Меня Ицик, — сказал Рик, — но друзья зовут Риком. — Он подмигнул, как ему казалось, озорно. — И вы можете Риком.

— Здорово, — сказала Лоис. — Вот только отец говорит, что мне нельзя дружить с парнями, пока он не разрешит.

Они вышли на следующей остановке и пешком дошли до Руби.

— Чем вы занимаетесь, Рик? — спросила Лоис.

— Всем понемножку, — уклончиво ответил тот.

— А, безработный? — сказала Лоис, и у Рика упало сердце. Он не хотел, чтобы девушка сочла его тунеядцем, каким он сам себя считал. — Ничего страшного. Сейчас полно безработных. Пожалуй, вам надо зайти к нам и познакомиться с папой. Он раздает работу, как пряники.

— Ну конечно, — сказал Рик. Он живо представил сначала всклокоченного Эйнштейна, типа преподавателей из Сити-колледжа, потом загнанного работягу из мастерских с бичом в руке и злобой в душе. — А как его зовут?

— Соломон Горовиц, — сказала она. — Слыхали когда-нибудь?

Рик осекся, потом остановился. Слыхал ли он? Соломон Горовиц, Чокнутый Русский. Соломон Горовиц, король нелегального бизнеса во всем Верхнем Манхэттене и Бронксе. От подпольной лотереи в Гарлеме, Вашингтон-хайтс и Инвуде до ростовщичества в Ривердейле, от поджогов-на-заказ в Восточном Тремонте до ненавязчивой игры в кости для своих в Марбл-хилл — все это принадлежало Солли. Слыхал ли Рик о Соломоне Горовице? Дьявол, да он мечтает когда-нибудь им стать!

Лоис привела Рика к себе познакомить с родителями и доставить им фаршированную рыбу — ну, примерно в таком порядке. Рика охватило разочарование, когда она остановилась перед многоквартирным домом новой проектировки ^[33]на 127-й улице к западу от Леннокс-авеню и сказала:

— Ну вот мы и пришли. Родовой особняк Горовицев. — И иронически посмеялась: — Вы, наверное, ожидали усадьбу Вандербильта? ^[34]

Некоторые многоквартирники в Вест-Сайде обладают именами. Тот дом обходился так. Безымянное здание, ни лучше ни хуже соседних и определенно ничего такого из себя не изображающее. Внизу скрипичный магазин, над ним четыре этажа квартир. Рядом магазин кошерных вин — разрешенный, несмотря на «сухой закон». За углом кинотеатр и бакалейная лавка.