Сыграй на цитре
Шрифт:
Я хватаюсь за решетку, и ее рот захлопывается – на моей левой руке. Ее клыки разрывают кожу. По моему запястью стекает горячая кровь.
Унижения, с которыми я смирилась.
– Лотос. – Я хватаюсь за другую перекладину здоровой рукой; должно быть, я в паре секунд от обморока. – Я. На. Твоей. Стороне.
Проходят две секунды. Мир начинает погружаться во тьму.
Наконец Лотос отпускает меня. Она выплевывает полный рот крови, давясь.
И поделом ей.
– Слушай внимательно. – Я могла бы заплакать, но у нас нет времени. – Борцовская яма –
– Лотос не нуждается в подачках.
– Ты, может, и нет, но вот они, – мой взгляд скользит к остальным людям Жэнь, – да. Они не переживут допросов, если только ты не сможешь их защитить.
– Защитить их, – повторяет Лотос про себя.
Я киваю.
– Они твои новые подчиненные. Обучай их так, как будто от этого зависит твоя жизнь, потому что так и будет. А теперь сверни мне шею.
– Что?
– Давай же, быстро. – Я ковыляю, подходя ближе к решетке. – Ты сказала, что сделаешь это. – По меньшей мере десять раз, начиная со вчерашнего вечера. – Так сдержи свое слово.
После минутного колебания она обхватывает руками мою шею и сжимает, как фермер шею курицы для супа. Звук, который вырывается из моего рта, совершенно не похож на «Помогите», но собирает вокруг меня караульных. Они отрывают Лотос от меня. Я, пошатываясь, поднимаюсь на ноги и выхожу из казармы, давясь собственной слюной. Никто не заподозрит, что я навещала Лотос для ее же блага, после такого спектакля.
На этот раз тебе лучше последовать моим инструкциям, Лотос. Я не допущу, чтобы ее смерть омрачила мою стратегию. Я верну ее Жэнь, точно так же, как обеспечу этот союз.
Позже, в повозке, направляющейся к реке Сымин, я провожу осмотр своей руки. Кровотечение остановилось, но кровь запеклась на рукаве, и Ворон прищуривается, когда встречает меня на берегу.
– Одежды пришлись тебе не по вкусу? – кричит он мне, когда я подхожу по трапу к нашей джонке. К берегу подъезжают другие экипажи, люди высыпают из них наружу. Генералы, советники, морские офицеры – почти все важные лица едут с нами на Юг, все, кроме Миазмы, которая последует за нами с другой половиной флота через три дня. Как только они поднимаются на борт, носильщики убирают трапы.
Начинается веселье. Нам с Вороном предстоит делить джонку в течение следующих двух недель.
Он следует за мной не отрываясь, пока я иду по палубе.
– Значит, я просчитался. Я думал, белый – твой любимый цвет.
Настойчивый, надо отдать ему должное.
– Они были грязными.
– Но не в крови.
Я продвигаюсь вперед. Мы даже не отплыли, а экипаж Северного корабля, мимо которого я прохожу, уже вызывает приступ тошноты.
Ворон, однако, шагает по палубе с уверенностью южанина. Он присоединяется ко мне на корме, лениво опираясь на локоть.
– Ты смертельно бледна, и у тебя часто одышка. Теперь ты являешься с кровью на рукаве. Возможно, у тебя тоже чахотка?
Он стал бы первым, кого бы я заразила, будь это правдой. Но он ничего от меня не получит. Ни чахотки, ни смеха, ни слов. Просто молчание, которое я стараюсь сделать как можно более сухим, – думаю я, глядя на туманную реку впереди нас.
– Ладно, –
9
Сампан (санпан, чампан, сампон или сампань) – собирательное название для различного вида дощатых плоскодонных лодок.
С неба пикирует цапля и хватает когтями рыбу из воды. Я жду, пока хищник и жертва исчезнут в тумане, прежде чем ответить.
– Зефир.
– Твое настоящее имя.
– Это мое настоящее имя.
– Мне оно не нравится, – говорит Ворон.
Из его уст это звучит как от надувшего губки ребенка. Неприлично.
– Мне не нравится имя Ворон.
– Это подходящее прозвище. Признай это.
– Подходит, потому что это такая же ложь, как и ты? – Я поворачиваюсь, и Ворон повторяет за мной, ставя нас лицом к лицу. Я тыкаю пальцем ему в грудь. – Когда не кашляешь, ты больше похож на павлина.
– Прямо как и ты. – Он ловит мое протянутое запястье. – Может, мне называть тебя Павлин?
Его хватка ни теплая, ни холодная. Просто приятно сухая и поддразнивающая, как и его манеры. Он не произносит нараспев Павлин так, как это сделала бы Лотос, и он не похож на Облако, которая вообще никак ко мне не обращается. Зачем это ей или любому воину? Я не могу бороться. Не умею пить. Мы на одной стороне, но не из одного теста.
Ворон – наоборот. Мы понимаем друг друга благодаря роду деятельности. Наше излюбленное оружие – это слова и остроумие. Я отравила лошадей Жэнь, сбежала к Миазме, сотворила стратегию для империи, но именно сейчас – обмениваясь шуточками с врагом так, как если бы он был другом, – я чувствую, что вляпалась по уши.
Я высвобождаю руку и демонстративно вытираю ее о плащ.
– Тебе вообще не нужно меня как-то называть.
Джонки отходят от причала. Южный ветер надувает паруса. Пока мы скользим по водному пути, вокруг меня толпятся слуги, предлагая экстракт женьшеня и жемчужную эссенцию.
Я отмахиваюсь от них. Империя – мой враг. Ворон – мой враг. Каждый солдат на этих кораблях, каждый корабль в этом флоте, каждая стрела, копье и пика в оружейных складах под палубами принесут смерть лагерю Жэнь, если представится такая возможность.
Что ж, я не дам им такого шанса.
Большую часть первой недели я провожу, исследуя солдат на борту. Некоторые из них – коренные северяне, но многие родом с гор за пределами севера. Третьи – военнопленные павших главнокомандующих, освободившиеся после согласия сражаться за империю.
У них тоже есть вопросы ко мне. Некоторые хотят знать, действительно ли я предсказала наводнение, которое смыло пятую часть кавалерии Миазмы.
– Четвертую, – поправляю я. Другие спрашивают, могу ли я сочинить стихотворение за то время, которое требуется, чтобы пройти по палубе. Я сочиняю его за семь шагов. Ничто не выбивает меня из колеи, пока один корабельный матрос не останавливает меня по пути на нижнюю палубу на ужин.