Сын Америки
Шрифт:
– А мне все равно, что я сейчас говорю или делаю…
– Совсем не все равно, – живо перебил его Макс.
На какую-то долю секунды Биггеру вдруг захотелось смеяться, потом это прошло. Макс от души стремился помочь ему, а он должен был умереть.
– Может быть, и не все равно… – протянул Биггер.
– Если вам все равно, что вы говорите и делаете, почему же вы сегодня отказались воспроизвести сцену убийства в доме Долтонов?
– Для них я ничего не хочу делать.
– Почему?
– Они ненавидят негров, – сказал он. – Но почему,
– Биггер, вы разве не знаете, что они не только негров ненавидят?
– Кого же еще?
– Они ненавидят профсоюзы. Они ненавидят всех, кто старается сплотить людей. Они ненавидят Джана.
– Но негров они ненавидят больше, – сказал Биггер. – С профсоюзными организаторами они никогда не сделают того, что со мной.
– Делают и хуже. Вам так кажется, потому что цвет вашей кожи помогает им выделять вас, обособлять, эксплуатировать. Но точно так же они поступают и с другими. Они ненавидят меня, потому что я стараюсь помочь вам. Они пишут мне письма, в которых называют меня «поганым жидом».
– Они меня ненавидят; больше я ничего не знаю, – угрюмо сказал Биггер.
– Биггер, прокурор штата дал мне экземпляр признания, которое вы подписали. Скажите, вы ему говорили правду?
– Да. Что мне еще было делать?
– Теперь, Биггер, скажите мне вот что. Зачем вы все это сделали?
Биггер вздохнул, пожал плечами и сделал глубокую затяжку.
– Не знаю, – сказал он. Дым, клубясь, выходил из его ноздрей.
– Это было обдумано заранее?
– Нет.
– Вам кто-нибудь помогал?
– Нет.
– Были у вас раньше когда-нибудь подобные мысли?
– Нет.
– Как же это вышло?
– Так вот вышло, мистер Макс.
– Вы жалеете об этом?
– Чего жалеть? От этого мне легче не будет.
– И вы совсем не можете объяснить, почему вы это сделали?
Биггер смотрел прямо перед собой расширенными, блестящими глазами. Разговор с Максом вновь пробудил в нем настоятельную потребность заговорить, рассказать, попытаться объяснить свои чувства. Волна возбуждения захлестнула его. Вот протянуть бы руки и высечь из пустого пространства конкретные, осязаемые причины, заставившие его совершить убийство. Так ясно он ощутил их. Если б ему удалось это сделать, сковывавшее его напряжение разрядилось бы навсегда; он мог бы сидеть и ждать, пока ему не скажут идти к стулу; а когда скажут – спокойно пойти.
– Мистер Макс, я не знаю. У меня тогда все смешалось. Я столько чувствовал, и все разное.
– Вы ее изнасиловали, Биггер?
– Нет, мистер Макс. Не трогал ее. Но кто мне поверит?
– Но вы думали об этом до того, как миссис Долтон вошла в комнату?
Биггер покачал головой и судорожно стал тереть руками глаза. Он почти забыл о присутствии Макса. Он старался нащупать ткань своих ощущений, старался ухватить их смысл.
– Не знаю, не знаю. Немножко было это со мной. Да, пожалуй, что так. Я был пьяный, и она была пьяная, вот откуда оно и взялось.
– Но вы изнасиловали ее или нет?
– Нет. Но все скажут, что да. Какая разница? Я негр. Оли говорят, что все негры так делают. Так не все ли равно, было это или нет?
– Вы с пей давно были знакомы?
– Несколько часов.
– Она вам нравилась? – Нравилась? Это вырвалось у него таким надсадным криком, что Макс вздрогнул. Биггер вскочил на ноги. Зрачки его расширились, руки поднялись и, дрожа, повисли в воздухе.
– Ну, ну, Биггер! Биггер… – сказал Макс.
– Нравилась? Да я ненавидел ее! Один бог знает, как я ее ненавидел! – закричал он.
– Сядьте, Биггер!
– Я и теперь ее ненавижу, вот хоть она и умерла, а, видит бог, ненавижу…
Макс схватил его за плечи и заставил сесть.
– Перестаньте волноваться, Биггер, слышите? Успокойтесь!
Биггер затих, только глаза его беспокойно блуждали по сторонам. Наконец он опустил голову и переплел пальцы. Нижняя губа слегка отвисла.
– Значит, вы ее ненавидели?
– Да. И ничуть мне не жалко, что она умерла.
– Но что же она вам сделала? Вы сами сказали, что только что познакомились с ней.
– Не знаю. Ничего такого она мне не сделала. – Он помолчал и нервно провел рукою по лбу. – Она… Это… Черт, нет, я не знаю. Она меня все расспрашивала. Она как-то так все говорила и делала, что я сразу возненавидел ее. Она все во мне перевернула. Я чуть не плакал от злости… – Он оборвал на высокой, жалобной ноте. Он облизнул губы. Мысль его запуталась в сетке смутных побочных ассоциаций: он представил себе свою сестренку Веру, как она сидит на краешке стула и плачет оттого, что он «подсматривал» и ей стыдно; он представил, как она вскакивает и бросает в него туфлю. Он растерянно покачал головой. – Она все приставала ко мне, мистер Макс, расскажи ей, как живут негры. Она села рядом со мной впереди…
– Но, Биггер, за это ведь нельзя возненавидеть человека. Она вам желала добра…
– Добра? Нет, черта с два, никакого она мне добра не желала!
– Как это – нет! Она держала себя с вами как человек с человеком.
– Мистер Макс, у нас все по-разному. Что вам кажется добром, то на самом деле совсем не добро. Я ведь про нее ничего не знал. Я только знал, что из-за таких, как она, белые убивают негров. И живем мы совсем в разных местах. А тут она вдруг со мной так.
– Вы должны были понять, Биггер. Она себя держала с вами так, как умела.
Биггер озирался по сторонам, не зная, что ответить. Он понимал, что его поступки кажутся непоследовательными, и он уже отказался от мысли дать им последовательное объяснение. Руководствуясь только инстинктивным чувством, он отвечал Максу.
– Ну и я себя с ней держал так, как умел. Она богатая. Такие, как она, всему хозяева на земле. Такие, как она, говорят, что негры все равно что собаки. Они нас заставляют делать только то, что они хотят…
– Но, Биггер, ведь эта девушка хотела помочь вам!