Сын Авроры
Шрифт:
Но даже он не сумел скрыть удивление, когда после окончания спектакля, сопровождаемого шквалом оваций, выкриками и букетами цветов, граф не присоединился к толпе воздыхателей, направившихся за кулисы.
— Вы не пойдете ее поздравлять?
— Нет. Она не ждет меня там. Скажите мне лучше, где она живет...
— Улица Марэ-Сен-Жермен, совсем недалеко отсюда. Я вас отвезу...
* * *
Улица был узкой и темной, даже несмотря на многочисленные фонари. На ней едва разъехались бы две кареты. Экипаж де Фолара остановился перед воротами, напоминавшими вход в темную пещеру. Перед ними была дубовая дверь с бронзовой окантовкой.
— Какая дыра, — заметил Мориц.
— Зато как символично! Подумайте только! Сам Расин умер здесь, и прямо напротив стоит особнячок мадемуазель Лекуврёр! Так что, дорогой друг, мне вас оставить, или вы боитесь темноты? — с иронией спросил шевалье. — Могу еще отвезти вас домой. Это недалеко...
— От особняка де Конти, в двух шагах, да, я знаю! Оставьте меня здесь, дорогой Фолар! Оставьте меня здесь, дорогой друг. Это ожидание в темноте придаст мне романтический образ!
И, быстро попрощавшись, Мориц выпрыгнул из экипажа, закутавшись в свой черный плащ. Прислонившись к двери, он как будто испарился, скрывшись в ночи. Де Фолар помахал ему рукой и приказал кучеру ехать дальше. Молодой граф остался один. Он подумал о том, что похож сейчас на разбойника, поджидавшего в засаде свою жертву. Эта мысль его немного развеселила.
Он ждал жертву совсем иного рода — она была так нежна и так горда одновременно! Ему даже не нужно было закрывать глаза, чтобы воскресить в памяти ее образ в тот момент, когда она подошла к краю сцены и призналась ему в любви на глазах у всего Парижа. Утром только об этом и будут судачить, но разве имеет это какое-то значение? Эта ночь принадлежит им...
Становилось все холоднее. Мориц начал прохаживаться туда-сюда, чтобы не замерзнуть окончательно. Время шло медленно, и с каждой минутой хорошее настроение улетучивалось. Какой же он идиот! Эта женщина знаменита, в каком-то смысле ее можно назвать королевой Парижа! После спектакля вокруг нее собралась целая толпа! Конечно же, она сейчас празднует успех где-нибудь с друзьями и, должно быть, вернется только на рассвете, а он будет стоять здесь, пока не превратится в ледышку! Если бы на нем были хотя бы сапоги! Но этикет требовал, чтобы он пошел в театр, да куда угодно, в шелковых чулках и туфлях на красном каблуке, в которых ноги моментально окоченели! Он начинал терять самообладание. О каких любовных похождениях может идти речь, когда ты продрог до костей? Мориц уже вышел из портика, намереваясь вернуться домой, как вдруг на улицу въехала карета с зажженными фонарями. Он узнал ее с первого взгляда.
Когда карета остановилась, чтобы кучер мог открыть ворота, Мориц опустил ворот плаща, который натянул чуть ли не до ушей, и подошел ближе. Дверца тут же открылась и из экипажа выглянула актриса:
— Вы были здесь? — расстроенно спросила она. — Вы были здесь, а я ничего не знала!
— Вы покинули бы гулянье раньше, если бы вам было известно об этом?
— Какие гулянья? Одна из моих приятельниц упала в обморок, и мне пришлось отвезти ее домой и ненадолго остаться с ней! Ладно, это неважно! Поднимайтесь! Карета уже может заехать во двор.
Она протянула ему руку, еще хранившую тепло соболиной муфты, и он вдруг оказался сидящим рядом с ней на бархатных подушках в тепле кареты. В нос ударил сладкий аромат ее духов. Даже в темноте он видел, как обворожительно блестят глаза красавицы:
— Вы меня ждали? — прошептала Адриенна сдавленным, дрожащим от волнения голосом.
— Мне кажется, я ждал вас всю жизнь, — ответил Мориц, бережно обнимая ее.
Это не было просто любезной фразой, которые так часто произносят мужчины, нет. Он действительно понял, что Адриенна была той, которую он искал во всех других женщинах. Сейчас он почувствовал, что это его первая настоящая любовь. И, прижав ее к груди, как величайшее из сокровищ, он увидел красивый особнячок, в котором и жила актриса. На руках он отнес ее в комнату, где огонь весело играл в мраморном камине...
Глава VIII
Адриенна или страсть
Когда на следующее утро Мориц проснулся в спальне Адриенны, у него возникло ощущение, что он находится где-то на другой планете. Прежде всего, это была комната, совершенно не походившая на другие. Все комнаты, которые ему довелось видеть прежде, кроме его собственной, конечно же, были похожи на футляры с пышными оборками, на устланные шелком и пропитанные ароматами помещения, полностью отвечавшие понятию «женственность». А эта была совсем другой...
Во-первых, она занимала почти весь второй этаж здания — вместе с небольшой туалетной комнаткой. Она была большой и светлой, с высокими окнами, выходившими на террасу, увитую в летнее время цветами. Под ней располагались конюшни. За исключением кровати, обитой светлым шелком, комната представляла собой салон, где были развешены красивые гобелены, окружающие дорогой деревянный клавесин, разрисованный в китайском стиле, а также стояли два зеленых диванчика и небольшие кресла белого и красного цвета. Рядом с камином, увенчанным зеркалом-трюмо, на раме которого были изображены резвящиеся амурчики, стояли два удобных кресла, обитых позолоченным и посеребренным шелком с зелеными полосами, а также шезлонг, прикрытый ширмой с китайскими рисунками. Инкрустированные напольные часы, стоящие рядом с окном, дополняли эту необычную меблировку, а на письменном столе из белого мрамора и позолоченного дерева были расставлены две китайские вазы и большой серебряный канделябр. На самом деле, такая изысканная женщина, какой была Адриенна, полностью воспроизвела «салон» прошлого века, где люди собирались, чтобы обсудить новости дня, поблистать умом и поговорить о литературе. Молодая женщина любила встречать здесь своих многочисленных друзей: Вольтера, Фонтенеля, Дюмарсе, маркиза де Рошмора, графа де Кейлюс, Шарля д'Аржанталя, которого она особенно почитала и который обожал ее, а также многих других. Это был мир, столь отличный от того, к чему привык солдат, проводивший обычно свою жизнь на биваках. Но он отличался и от великолепия дворцов и прочих мест разврата. Этот факт соблазнял Морица больше, чем он мог бы себе представить. Может быть, потому, что этим достопамятным утром он вдруг обнаружил, что страстно влюблен в эту самую женщину, отдавшуюся ему телом и душой.
В течение нескольких дней, которые они и не считали, они жили, словно в заточении, отдаваясь друг другу в полном восхищении.
— Мне кажется, что я только сейчас повстречал любовь! До вас я и не знал, что это такое... И это замечательно!
— А я поняла это раньше вас. Знаете ли вы, что я люблю вас уже целый год?
— Целый год? Но это невозможно!
— О, да! Это случилось до того, как вы отправились в Дрезден. Вы пришли к маркизе де Ламбер, и она нас представила... Но вы меня даже не заметили!
— Неужели?.. Вы что-то путаете! Как я мог вас не заметить?
— Это потому, что ваши мысли пребывали где-то в другом месте. Возможно, вы представляли себя вместе с той прекрасной дамой, перед дверью которой моя карета опрокинула вас в грязь?
— В грязь, которая открыла мне глаза, словно та, что использовал Христос, чтобы исцелить слепого! Я был одновременно и в ярости, и унижен, и ослеплен... Как и сейчас — добавил он, обнимая свою возлюбленную. — О, сердце мое, как так получилось, что звезда с небес снизошла ко мне?
Вслед за этим последовало полное вздохов молчание, а потом еще и многие другие вздохи в течение долгих дней и ночей прекрасной весны, распускающейся, словно цветок любви. Первые моменты их близости были сотканы из радости и счастья. Она позабыла о театре, обо всех своих амбициях. Оба культивировали тайны, закрытые двери, теплое сообщничество камина, когда Адриенна не играла. В «Комеди Франсэз» ей было необходимо появляться, но едва спектакль заканчивался, как она торопилась обратно, не позволяя никому переступать порог своего дома. Что касается Морица, то он в отсутствии Адриенны много читал в библиотеке на третьем этаже, где был поставлен письменный стол, чтобы он мог работать над книгой о стратегии, полную новых идей, касающихся состояния полков. А его полк стоял лагерем в Фонтенбло, куда Мориц иногда отлучался на короткое время. Часто он ездил туда вместе с шевалье де Фоларом, единственному, кому было позволено работать вместе с ним. Европа в этот период пребывала в мире, а генералы имели возможность отдохнуть. Двое влюбленных посвящали себя любви практически весь 1722 год.