Сын Авроры
Шрифт:
Но все это не волновало Морица: его ждал триумфальный прием в лице народа Курляндии. А это были сильные люди, как мужчины, так и женщины, большие любители пива и тяжелой работы в стране, где сама природа требовала, чтобы от нее не ждали милостей, а брали их. Его «пронесли» буквально до Митавы. Это был город, находившийся почти в месте слияния рек Аа [80] и Мусы, которые в этом месте впадали в Рижский залив. В городе находился средневековый замок из красного кирпича, унаследованный от тевтонских рыцарей. Там когда-то жил герцог-фантом, но вдовствующей герцогини там не оказалось. Она жила неподалеку, в более приятном жилище, называвшемся Анненхоф, и туда-то и направился претендент, ни на минуту не сомневаясь, что ему удастся
80
Ныне это река Лиелупе (в переводе с латышского — «Большая река»), а ее старинное немецкое название — Курляндская Аа.
Что он сам может быть завоеван, об этом Мориц и не думал, но когда он предстал перед ней, у него лишь вырвался тяжелый вздох. Хотя она и была всего лишь племянницей Петра Великого, ей передались его размеры: внушительный рост, большой живот, роскошная грудь и обветренное лицо, уже заплывшее жиром, а все это венчалось обильной копной каштановых волос. После положенного обмена любезностями дама принялась рассматривать его с головы до ног, как если бы речь шла о лошади. Удивительно даже, что она не попросила его повернуться спиной и показать зубы.
«Господи! — подумал Мориц, немного остыв, — спать с этой женщиной будет не очень-то весело!»
А ведь этого вполне следовало ожидать, ибо осмотр, похоже, оказался успешным — он даме явно понравился.
— Мой дорогой граф, — сказала она по-немецки (она едва говорила по-французски, который в те времена был языком не только дипломатическим, но и элегантным, и на котором говорили все приличные люди Европы), — я уверена, что мы отлично будем понимать друг друга! Мне нравится, когда мужчина похож на мужчину. Сразу видно, что вы настоящий. А теперь пройдемте к столу!
Мориц и сам не смог бы придумать ничего лучше: длительные переезды в седле всегда вызывали в нем волчий аппетит, но тут он вынужден был признать, что хозяйка дома в этом плане превосходит даже его. Она любила поесть, и поесть обильно. Ей нравилось пить, и выпивала она немало. Кроме того, она обожала смеяться, и обед, в меню которого входили и рыба, и свинина, и почти все виды птицы, и кондитерские изделия, и кремы с джемами, оказался обильно приправлен «добрыми шутками», многие из которых были бы более уместны у солдат в казарме. В конце обеда веки Ее Высочества вдруг задрожали. Она громко зевнула, смачно потянулась и сказала, вставая из-за стола не без помощи двух самых крепких своих слуг:
— Уже поздно, граф, и я чувствую себя уставшей. На сегодня мы ограничимся этим! А все серьезные вещи — завтра!..
Целуя ей руку и желая спокойной ночи, он почувствовал странный запах, напоминающий ароматы конюшни. Одна из двух девушек, точнее, молодых женщин (а ему так никого и не представили), окружавших герцогиню, понимающе сверкнула глазами и тихо прошептала:
— Ее Высочество пользуется только растопленным сливочным маслом, ее кожа слишком чувствительна для мыла!
Мориц не смог сдержать смеха, который, впрочем, Анна Иоанновна не услышала. Мало того, что он вынужден был жениться на крупной женщине, больше похожей на солдата-наемника, что было весьма далеко от его идеала женщины. Жутко себе представить, что теперь его ночи должны были быть приправлены прогорклым маслом. Он был человеком, привычным к военным лагерям и полям сражений, где часто душок еще тот, он не был неженкой, но при этом имел привычку держать свое тело в чистоте и умел ценить ароматы некоторых женщин. Например, аромат роз и апельсинов, исходящий от Адриенны, был восхитителен. А запах Луизы-Елизаветы де Конти, который он хорошо помнил, — он слегка отдавал мятой, смешанной с ирисом и с еще каким-то неизвестным ему запахом. Эти ароматы его возбуждали. И что теперь было делать с запахом этого куска масла? Возможно, такова была дорогая плата, которая требовалась от него за корону?
Тем временем девушка-прислужница задержалась, пристально взглянула на Морица и, кажется, угадала его мысли. Решительно, она была очаровательна со своей короной из длинных волос и маленьким, чуть курносым носиком. Несмотря на довольно скромное платье из коричневого бархата, открывавшее лишь целомудренное декольте, отделанное белым кружевом, она знала способы выглядеть гораздо более элегантно, чем ее хозяйка в ее красно-желтых пышных оборках, давно вышедших из моды. Мориц подумал, что она сможет послужить неплохим дополнением к неприятному исполнению супружеского долга.
— Как вас зовут, милое дитя? — спросил он.
— Доротея, мой господин. Доротея Беллинг. Мой брат входил в состав эскорта, который сопровождал Ваше превосходительство из Варшавы, но мы не из этой страны.
— Нет? А из какой же?
— Из Голландии. Приехав сюда на заработки, наш отец тут и остался. Мы оба будем очень рады, если вы станете мужем Ее Высочества!
— Больше, чем я сам, по всей видимости... Если бы мы были друзьями, я, вероятно, нашел бы в этом больше очарования. Как вы думаете?
Она засмеялась, а потом, поднявшись на цыпочки, одарила Морица легким поцелуем в губы и быстро убежала. А он подумал, что она ему очень даже нравится...
В последующие дни он обнаружил, что его «невеста» обладает странными вкусами: у всех окон ее жилища стояли заряженные ружья, и время от времени Анна Иоанновна открывала одно из них, брала оружие и стреляла по летающим птицам или по животным, отважившимся показаться около замка. Иногда она даже требовала, чтобы стрелял кто-то из ее служанок. Некоторые делали это, не дрогнув, но остальные, в том числе и малютка Беллинг, прикладывали все усилия, чтобы избежать этого. Герцогиня обожала голландские волчки, которые приводились в действие ударами хлыста, и показывала себя в этом деле большим мастером, что было весьма странно для женщины. Помимо этого, она часами лежала в кровати, поедая всевозможную выпечку, слушая старинные легенды, повествующие о стране, или выставляла свои вышивки в соседней комнате, приказывая придворным дамам петь. И горе было той, которая ее не слушалась: в Ее Высочестве просыпалась ярость, и она давала пощечину непокорной, после чего на щеке девушки оставался яркий красный след.
Однако, несмотря на то, чего так опасался ее жених, Анна Иоанновна пока не приглашала его к себе в спальню. Он был очень рад этому обстоятельству, хотя он и упрекал себя, — если хочешь стать герцогом Курляндским, рано или поздно надо это пережить. А пока же Мориц осмелился заигрывать с юной Доротеей, которая день ото дня показывала себя все более и более чувствительной к знакам его внимания. Логическое завершение этих игр должно было последовать очень скоро.
За короткое время Мориц снискал уважение как у простолюдинов, так и у дворян. Последние признали в нем себе подобного, способного их возглавить как в военных действиях, так и в выпивках, которые были у них основным развлечением, если не считать охоты. Со своей стороны, герцогиня показывала себя все более и более любезной — она даже написала в Санкт-Петербург, чтобы поделиться своим решением выйти замуж, а Сейм Курляндии торжественно избрал Морица Саксонского герцогом Курляндским и Земгале. Вскоре забили свадебные колокола. И Анна Иоанновна вдруг показала себя такой довольной и такой «ласковой», что Мориц собрал всю свою отвагу: это должно было произойти сегодня ночью!
Но нет! Высокий альков не открылся ему, вопреки тому, о чем красноречиво намекали ему глаза герцогини во время ужина. Он рассказал об этом Доротее, а та в ответ разразилась звонким смехом:
— О, у вас ничего не будет до брака! Это не значит, что она не хочет. Вы же ей так нравитесь! Но он всегда настороже.
— Он? Кого вы имеете в виду?
— Бирон [81] , ее главный конюший, который никогда не отходит от госпожи более чем на три шага. А вы что, разве его не заметили?
81
Курляндский дворянин Эрнст-Иоганн Бюрен, позже присвоивший себе французскую герцогскую фамилию Бирон. Он никогда не был конюшим Анны Иоанновны, а служил управляющим одного из ее имений. В 1730 г. он стал обер-камергером, а потом и герцогом Курляндским.