Сын Бога Грома

Паасилинна Арто

«Неужели они не могли нарисовать что-то более приличное из жизни Иисуса?» — подумал Рутья.

Рутье вдруг пришло в голову, что если ему придется умереть, то вряд ли его распнут на кресте — это, пожалуй, слишком древний метод. Скорее всего, его повесят или расстреляют.

Прикрыв глаза, Рутья попытался представить над алтарем картину: на виселице болтается его бездыханное тело. Настроение испортилось. Рутья-висельник, на шее затянутая веревка… Нет, ничуть не лучше, чем Иисус на кресте.

«Печальная история, — размышлял

Рутья, присаживаясь на край скамьи. — Надо постараться не попасть в лапы к этим неверным».

Рутья огляделся. Сбоку на стене он увидел кафедру. Она была украшена изысканной деревянной резьбой с позолотой. Кафедра располагалась так высоко над скамейками, что, стоя на ней, можно было без труда рассмотреть всех, кто сидит внизу.

«Видать, отсюда главный поп читает свои проповеди», — догадался Рутья. Ему захотелось вскарабкаться на церковную кафедру. Но, услышав звук открываемой двери, он отказался от этой мысли.

Вошел седой старик в черном одеянии, из-под воротника выглядывала белая полоска. Заметив гостя, священник радостно поспешил в его сторону. Рутья подумал, что это и есть главный священник.

— Добрый день! — с открытой улыбкой поприветствовал старик и представился: — Настоятель Салонен.

— Рутья Ронкайнен, — представился в ответ Рутья.

— Рутья? Какое звучное имя! Это тебя так дома называют?

Рутья сказал, что на самом деле его настоящее имя Сампса Ронкайнен, но в церкви он обычно представляется Рутьей. Желая увести разговор подальше от опасной темы, Рутья поинтересовался, сколько народу помещается в церкви. Салонен рассказал, что, если считать место на кафедре, то четыреста двадцать.

— По воскресеньям здесь и в самом деле бывает столько людей?

— Нет, если только не намечается каких-нибудь значительных событий, громкой свадьбы или пышных похорон, — вздохнул настоятель. — А в обычное воскресенье мы рады, когда хоть пара десятков прихожан приходит. Совсем народ отошел от религии, — пожаловался священник.

— Странно, почему люди не приходят в такую большую и красивую церковь, — задумчиво произнес Рутья.

— Прошлой зимой, кажется, это было второе воскресенье февраля, никто не пришел на службу. К слову, в тот же день проводились скачки. Печально… Мы с кантором подождали полчасика, но так никто и не пришел. Мы прочли короткую молитву и разошлись. Я отправился домой и продолжил молиться, а кантор отправился на скачки.

Рутья внимательно слушал рассказ священника. Значит, и христианская вера не так сильна в людских сердцах, если службу в церкви легко меняют на лошадиные бега.

— Вам не пришло в голову провести службу там, где проводились скачки? — спросил Рутья.

— Нет, неправильно идти и проповедовать слово Божье на таких грубых сборищах. Мы просто просили у Бога помощи в решении этого трудного вопроса. Однако в современном финском обществе греховность и безбожие укоренились так глубоко, что, похоже,

наши редкие молитвы не в силах изменить ситуацию.

Рутья едва сдерживался, чтобы не сказать, что все дело, наверное, в самом богослужении. Вот если бы в этой церкви молились, например, Ягрясу или Пелто-Пекке, народ бы сюда валом валил. И он вообразил: в центре помещения огромный стол с водруженным на него зажаренным быком, в углу — большая бочка с пивом, а рядом шаман в медвежьей шкуре отплясывает ритуальный танец с бубном в руках, а вокруг веселится и пляшет народ. Самые шустрые приникают к крану и пьют пиво прямо из бочки… Вот такая служба пришлась бы по вкусу Ягрясу да и остальным финским богам.

Вслух он, однако, ничего не сказал, поскольку был уверен, что вряд ли служителю другой религии понравится мысль о совершении такого обряда в церкви. Скорее всего, он сочтет саму мысль греховной и без раздумий отвергнет ее.

Рутья подумал, что если бы эту церковь превратить в место служения Богу грома, то во время службы люди не сидели бы на скамьях, мрачно погруженные в мысли о греховности всего земного, а радостно наслаждались бы результатами своих праведных трудов — ели, пили, веселились и танцевали.

Христианская религия не одобряет жертвоприношений, Богу достаточно молитвы. Она приемлет лишь безыскусные традиции и простые нравы. Можно подумать, что честное сердце и чистая душа живут исключительно в мрачных людях. По рассказам Сампсы, в церкви только изредка предлагают глоток красного кислого вина да кусок похожего на картон хлеба. Подобным угощением мало кого заманишь… Особенно, когда в то же время проходят бега, где можно угоститься горячими колбасками, жареным цыпленком, запивая все это чаем или пивом…

— Мне кажется, вам надо что-нибудь придумать, чтобы завлечь народ, — сказал Рутья священнику. — У вас слишком унылые и неинтересные службы. Народу требуется что-нибудь более красочное.

— Да мы чего только не пытались… В приходском доме проводятся собрания, на которых подают кофе и прохладительные напитки. Иногда организуем представления с сюжетами о Святой Земле. Все без толку. Народ не приходит. Я, знаете ли, сделал вывод, что нынешние люди стали жесткими и черствыми. Вера покинула их сердца, и они уже не боятся Бога.

Настроение Рутьи улучшилось. Христианская религия больше не казалась непобедимым препятствием. Финский народ, похоже, давно отвернулся от этой веры. Скорее всего она не слишком подходила ему. А когда связи с истинной верой оборваны, люди пытаются занять себя развлечениями вроде бегов, вместо того чтобы возносить молитвы своему настоящему покровителю — Богу грома.

— Нам надо будет как-нибудь еще встретиться, настоятель Салонен. Было бы интересно обменяться мыслями о том, что творится с верой в Финляндии. Заходите, если будете как-нибудь проезжать мимо «Ронкайла», — на прощание сказал Рутья.