Сын боярский. Победы фельдъегеря
Шрифт:
– А други мои?
– Иди, я им помогу.
Поддатый Тихон поднялся и подбрёл, покачиваясь, в сторону причала. По пути он несколько раз оборачивался и грозил кулаком. «Хоть бы добрёл, не упал», – глядя на него, подумал Алексей.
Один из противников, похоже – тоже из корабельщиков, выломав где-то деревянный дрын, размахивал им, как дубиной, не разбирая, где свои, а где чужие. И этим дрыном он уже треснул по голове двоим своим сотоварищам.
Алексей решил вырубить его первым, пока он сдуру не покалечил кого-нибудь. Ведь было
Подобравшись к нему сбоку, Алексей в прыжке ударил его ногой.
Пока корабельщик приходил в себя, барахтаясь на земле и пытаясь подняться, Алексей вытащил из груды дерущихся Спиридона. Тот не понял, что перед ним свой, и попытался извернуться и ударить его. Но Алексей дал ему пинка и напутствовал:
– Быстро на ушкуй, пока не прибили!
Хоть и пьян был Спиридон, но приказ Алексея, подкреплённый пинком, понял. Выписывая зигзаги, он почти побежал к ушкую.
А оттуда, выслушав добравшегося Тихона, уже бежал здоровяк Иван. Вдвоём с Алексеем они разбросали по сторонам дерущихся.
Иван схватил под мышки Никиту и Егора и потащил их к судну. Ухватив за локоть упиравшегося Прохора, Алексей также потащил его к ушкую.
– Иди же быстрее! Если набегут корабельщики с других судов, нам всем крепко достанется. Какая муха вас укусила, чего вы в драку полезли?
Прохор долго думал.
– А чёрт его знает?! Наверное, они кого-то из наших обидели.
– Пить меньше надо.
– Медовуха забористой оказалась. По кувшинчику на брата всего и выпили.
На ушкуе все пятеро горячились и шумно выясняли, из-за чего разгорелась драка, но тут вовремя заявился Корней.
– Что за шум, а драки нет?
Алексей коротко доложил о случившемся.
– Надо менять стоянку. К ночи корабельщики очухаются и могут прийти выяснять отношения.
Трезвыми были Иван, Алексей да сам Корней – они и вывели ушкуй на стремнину, подняли парус и вскоре причалили уже на окраине Москвы.
– Говаривал ведь я вам, бестолочи, не пейте в чужом городе!
Корней опускал голову пьяницы в воду и держал её там до тех пор, пока ушкуйник не начинал сучить ногами, едва ли не захлёбываясь. И так он поступил со всеми пятью ушкуйниками. Зато протрезвели они быстро.
– Повторится ещё раз – разгоню! – ругался кормчий.
Вид у всей пятёрки был помятый. У кого фингал наливался багровым, у кого распухали разбитые губы, кто-то осторожно ощупывал саднящие скулы.
– Эх, голытьба помойная, на кого вы похожи? Как домой-то явитесь?
Один Тихон попытался оправдаться:
– Они первыми задираться стали.
– Вот и ушли бы, не доводили бы до драки!
– Так говорить стали бы, что новгородцы струсили.
Кормчий только головой покачал.
После ночёвки отправились в путь без обычного завтрака. На набережной костёр не разведёшь, а постоялых дворов, где можно было бы купить что-нибудь съестное, поблизости
За вёслами похмелье быстро выветрилось. Небольшая заминка случилась у Волока Ламского – и снова за вёсла.
В этих краях Алексей ещё не был.
Через три дня они добрались до Ладоги. Алексей сначала принял озеро за море – ведь вода до горизонта.
– Балтика? – спросил он Тихона.
– Ты что? Озеро. Однако в непогоду штормит славно, волна не меньше морской. Сколь уж тут судов сгинуло – ужас!
– Далеко ли до Новгорода?
– Два дня – и мы дома.
Ну, это они дома, у родного очага, среди семьи. Дом – этот тот якорь, который держит мысли торговца или путешественника в родимой сторонке. А для Алексея здесь всё чужое. Одно слово – безродный, ведь никого у него тут нет.
Из Ладоги они повернули налево, в Волхов. Тут пришлось идти против течения.
Наконец Корней воскликнул:
– Святую Софию вижу!
Он встал на корме и, глядя на купола величественного храма, истово перекрестился.
Гребцы бросили вёсла и повернулись. Вдали светился золотом купол главного новгородского храма.
И откуда только силы взялись? Они принялись грести с удвоенной энергией, и через пару часов причалили. Кормчий бросил денежку человеку, стоявшему на пристани.
– Всё, парни, теперь отдыхаем. Даю седмицу.
Парни разобрали узлы с личными вещами и сошли на дощатый помост.
Алексей замешкался: ему-то куда идти?
Кормчий взял его за локоть:
– Пойдём, хороший постоялый двор покажу. И недорого, и кормят вкусно. Понадобишься – сам найду.
Пока шли, Корней сказал:
– Я недалеко от немецкого двора живу, за церковью Святого Петра – третий дом от угла. В гости бы пригласил, да у меня мал-мала, полный дом. Оба сына женаты с семьями у меня.
На грубо нарисованной вывеске постоялого двора красовалась рыбина.
– Корюшка. Рыбёшка мелкая, да вкусная, – со знанием дела сказал Корней. – Тебе сюда.
Вечер и ночь Алексей провёл в комнате, отоспался и утром, после завтрака, направился в город.
Великий Новгород стоило осмотреть. Город старый, богатый, самостоятельный. С XII века в нём существовали иноземные дворы: Немецкий и Готский – крупнейшие конторы-фактории Ганзы, немецкого союза городов, ведущих торговлю. В состав Ганзы входило более 70 крупных и 130 мелких городов, столицей Ганзы являлся Любек.
Через Новгород шли на Русь цветные металлы – медь и бронза, ткани, золото и серебро, которые на Руси не добывали. А вывозила Ганза меха, пеньку, лён, воск и мёд. Немцы ходили на кораблях под Готландским флагом.
К сожалению, вольница новгородская и торговля с иноземцами закончились в 1478 году, когда Иван Грозный, поверив подмётным письмам о якобы желании новгородцев перейти «под руку» Литве, напал на город. Многие новгородцы, даже невинные женщины и дети, были убиты, храмы осквернены, а немцы изгнаны из города.