Сын Чернобога
Шрифт:
– А что беки на это скажут?
– Забудь, – махнул рукой Лихарь. – Ныне наш каган в Киеве, а не в Итиле.
– Оно и правильно, – с готовностью поддакнул Путимир. – С Киевом мы одного корня и одной правды, а хазарские ганы нам по вере чужие.
– Здраво рассуждаешь, боярин, – усмехнулся Лихарь. – Что же ты с Богданом так оплошал, неужели не понимал, чем обернется для радимицкой земли его безумный поход в Торусин?
– Так ведь догадался я, – горячо зашипел Путимир. – Но уже в послед его рати. Послал было боярина Вячеслава, чтобы остановить безумца, так Богдан ему голову снес и даже не охнул. Оставил безутешной вдову
– Ладно, боярин. Если и есть за тобой вина, то непреднамеренная, и спроса с тебя не будет. Так решили волхвы. Я покидаю Славутич на несколько месяцев. Вы с боярином Изяславом останетесь. За вами суд и сбор дани для киевского князя. Кроме того, мы должны выставить пять тысяч ратников, но это уже забота боготура Избора. Все, боярин Путимир, недосуг мне сейчас с тобой лясы точить. Я кудесницу Милицу жду.
Путимир с готовностью поднялся с лавки, быстро поклонился четырем углам и скользнул за порог. С души боярина словно огромная глыба упала, и если восходил он на это крыльцо столетним старцем, то сбегал с него едва ли не отроком. Вот ведь как все повернулось. Вчера еще он готовился к скорой смерти, а ныне впору жертву богам приносить на долгую и счастливую жизнь.
В воротах боярин Путимир едва не столкнулся с кудесницей Милицей, но вовремя успел метнуться за угол и припасть похолодевшей спиной к стене амбара. В первое мгновение он сам не понял, почему же так испугался, и лишь много позже до него дошло, что поразили его глаза Милицы, темные и страшные, почти мертвые, из которых рвался наружу навий мир.
Князь Богдан обжился в Сугдее, свыкся с местными порядками и уже без трепета душевного смотрел на безумства княжича Андриана, а порой и сам участвовал в них. Оно хоть и срамно, и не по чину, но телу приятно. Вот только голова стала побаливать с похмелья по утрам, а привычного в таких случаях огуречного рассола во всей хазарской Сугдее было не сыскать, хотя на местном торгу чего только не было.
Таких плодов князь прежде в глаза не видел, а про иные полагал, что растут они лишь в стране света, а уж никак не на нашей грешной земле. Подобными гроздьями славянские мазилки любили украшать стены княжьих и боярских палат. В детстве Богдан любил их разглядывать и даже пробовал отковырнуть одну ягодку пальцем, но вкусить сочный виноград ему довелось только здесь, в Сугдее. По словам гана Кончака, именно из этих ягод крымчане и делали свое на редкость вкусное и хмельное вино. Были здесь, к слову сказать, и огурцы, но засолить их почему-то никто не догадался, к великому сокрушению князя Богдана.
– Вставай, родович, – поднял с лавки Богдана ган Кончак. – Ромейская рать вошла в город. Бек Песах зовет нас для совета.
Ну наконец-то! Богдан, несмотря на тяжесть в голове, мигом подхватился на ноги. Поход на Киев, о котором столько говорили хазары и тмутараканцы, похоже, становился явью.
– А угры подошли? – спросил у скифа Богдан, натягивая с помощью челядинов кафтан на широкие плечи.
– Угры уже в низовьях Днепра, – пояснил Кончак. – Самое время и нам выступить им на помощь. Поздравляю, князь Богдан. Через месяц-другой ты станешь великим князем в Киеве.
Честь, конечно, немалая, но Богдана в Киев влекла вовсе не жажда власти. Киевский стол станет для него лишь знаком благоволения нового бога и полным прощением греха, совершенного на земле радимичей. Конечно, война – это кровь, но славянам она принесет избавление от тяжкого заблуждения, обрекающего их души на вечные муки в аду. Об этом Богдану сказал отец Нестор, совсем недавно прибывший в Сугдею, чтобы вдохнуть уверенность в новообращенного князя. По словам Нестора, ему выпало великое счастье стать крестителем всей Руси, всех славянских племен, пребывающих ныне во тьме язычества. За этот духовный подвиг Богдану простятся все прошлые большие и малые грехи.
– Готов ли ты взвалить на себя столь тяжкую ношу, сын мой? – спросил у князя Нестор.
– Готов, – твердо ответил князь, чувствуя, как нисходит на него просветление, и видя, как ободряюще смотрят на него с иконы глаза святого Власия, имя которого он принял при крещении.
– Быть по сему, – с облегчением вздохнул ромей.
В доме, где остановился бек Песах, Богдан встретил не только тмутараканских воевод, хазарских беков и ганов, но и самоуверенных ромейских полководцев, поглядывающих на варваров сверху вниз. Здесь же был и ган Арпад, старый знакомец радимицкого князя. Угр выглядел смурным и на любезное приветствие Богдана ответил лишь сухим кивком головы.
Радимичи решили, что, одержав ряд побед над русаланами, северцами и печенегами, угры слишком много о себе возомнили и пришла пора ставить их на место. Похоже, того же мнения придерживался и бек Песах, во всяком случае, место, которое он отвел гану Арпаду за столом, Богдан не назвал бы почетным. Зато сам князь был посажен одесную бека Песаха, княжич Андриан, страдающий с глубокого похмелья и еще окончательно не протрезвевший, сел ошую.
– Выступаем на рассвете тремя колоннами, – сказал Песах. – Первую поведет епарх Григориус, вторую – ган Кончак, третью – бек Моше. С уграми гана Курсана встречаемся у днепровских порогов. Цель похода – Киев. Далее – Смоленск и Новгород. Вопросы есть?
– У меня есть вопросы, – поднялся с места ган Арпад. – Что получат угры за пролитую кровь?
– Вам достанутся земли, ныне занятые печенегами.
– А печенегов куда денем? – удивился княжич Андриан, хлопая белесыми ресницами.
– Они уйдут.
– Куда?
– В землю, – твердо сказал бек Песах. – Такова воля каган-бека Вениамина.
Ган Кончак вопросительно глянул на князя Богдана, словно ждал, что тот выскажется в защиту племени, обреченного беками на истребление, но тот в ответ лишь плечами пожал. С какой же стати будущему киевскому князю хлопотать о печенегах, которые занозой засели близ славянских земель и успели досадить очень многим племенам? Кому нужны такие соседи, скажите на милость? Конечно, угры тоже не подарок, но не исключено, что придет и их черед. Особенно если ган Арпад будет столь же злобно косить глазами в сторону первого ближника всесильного каган-бека Вениамина.
– Напоминаю всем еще раз о законе кагана Обадии. Воин, бежавший с поля битвы, будет убит, несмотря на былые заслуги и высокое положение. У меня все.
Богдан выходил из дома, отведенного беку Песаху, умиротворенным. Кстати, этот дом принадлежал какому-то торговцу средний руки и не поражал взгляд ни внешним видом, ни внутренним убранством. Да и находился он не в самом удобном для проживания знатного лица месте. Неподалеку был шумный торг, а прямо от задворок начинался Рыбный конец, едва ли не самая дурно пахнущая улица в Сугдее.