Сын детей тропы

Бонс Олли

— Половину, — откликнулся Шогол-Ву, не прерывая работу.

— Какую тебе половину? Дело-то на мне!.. Пятую часть, и ещё благодари за это...

— Ты умолчал, что нужно идти к Свартину.

— К Свартину? Да к какому!.. В Заставу только. С чего ты взял про Свартина?

— Ты сам выболтал.

Человек закашлялся сердито. Долго кашлял.

— Мало ли что я мог сказать! — наконец, произнёс он. — Я не в себе был. Мне вон и дикая баба мерещилась, и что?

— Не мерещилась.

— Не... Ты что, пустил её сюда? А потом одного

меня бросал? Да если подумать, я из-за вас двоих тут валяюсь и подыхаю, а ты, рожа пятнистая, на половину добычи лапу растопырил! Я ещё пятую часть чуть не отдал... Три, и ни раковиной больше, моё последнее слово!

Сказав это, он отвернулся к стене.

Шогол-Ву оглядел шкурку и снова взялся за скребок.

Человек повернулся, взмахнул рукой.

— А я ей наговорил всякого! — гневно произнёс он. — Чего ты меня не остановил? Ну, теперь я точно покойник. Или ты обещал бабе часть золота, чтобы она отвязалась? Эй, слышишь меня?

Шогол-Ву даже не поглядел на него.

— Если отдам половину, вы хоть в живых меня оставите, а? — донеслось с лежанки почти жалобно. — Или дождётесь, пока я получу своё, и всё отнимете, и жизнь заодно?

— Дети тропы держат свои клятвы. Если помнишь, за все времена мы не нарушали слова.

Человек помедлил, вздохнул тяжело.

— Ладно... Ладно! Вот моя рука. Я согласен на новый уговор.

Глава 5. Потешники

Прежде чем человеку стало лучше, Двуликий пускался в путь ещё трижды. Когда он в четвёртый раз показался у подножия холма, двое вышли из хижины и отправились в дорогу вместе с ним.

Человек жмурился, прикрывая глаза ладонью. Он ещё не окреп, но жар ушёл, и кашель почти оставил его.

— Ну, может, я ещё и не опоздаю за наградой, — довольно сказал он. — Если только не решили, что ждать меня не стоит, и не предложили работу кому другому...

— Что за работа?

Шогол-Ву уже пытался вызнать, но спутник не делился.

— Тебе-то что? — сказал он и в этот раз. — Твоё дело довести меня. Я вот думал, мимо Большого Корня, но, может, лучше и обойти. До Лесовин оттуда рукой подать, слухи ходят быстро, а у меня свои причины не мелькать в тех краях. Да и у тебя.

У храма ненадолго задержались. Шогол-Ву отдал Трёхрукому заячью шкуру и попросил об удаче в пути.

Нептица всё порывалась выхватить и растрепать мех, но её отогнали. Она фыркнула было, но тут же и вытянулась струной, учуяв добычу в стороне от дороги. Скакнула с треском через кусты, хлопнув крыльями. Подбросила добычу, проглотила — не удалось даже разглядеть, кто попался.

— Эх, хорошо-то как! — сказал человек, запрокинув лицо.

Он раскинул руки, будто обнимал всё вокруг, и широко улыбнулся.

— Через Каменный Мост, вот что я скажу. Купальни, потом выпивка...

— В большой город? Мне нельзя.

— Как раз потому, что

большой, мы туда и пойдём. Это в маленьком поселении каждый на виду, обсмотрят со всех сторон и замучают расспросами. А в городе до тебя и дела никому нет. Все бегут, спешат, даже в лицо не поглядят. Ну, замажем рожу твою, конечно.

Человек призадумался.

— Скажем, бродячие музыканты со Сьёрлига. Мне бы стренгу достать... Так, значит, я музыкант, а ты? Умеешь играть?

Шогол-Ву покачал головой.

— А зверя не надумал прирезать?

— Мы не тронем зверя.

Человек задумался, глядя под ноги. Почесал обросшую щёку.

— Значит, шуты-потешники. С нами ручной зверь по имени Тварь. Я пою, а если достану инструмент, то ещё играю. Рожи намажем глиной, чтобы веселить народ. Заодно и пятна твои спрячем.

— Люди догадаются.

— Да им и в голову не придёт, что кто-то из вашего племени сунулся в город. Это ж каким надо быть дурным!.. Или хитрым. Ты хитрый, друг мой Шогол-Ву. Людские песни знаешь? Нет? А плясать умеешь?

— Я не буду плясать.

— А почему нет? Ещё и заработаем. Вот постой, гляди: прыгаешь... Да посмотри же на меня!

Шогол-Ву не остановился и не обернулся.

— Ой, ладно, раз нежный такой, будешь отвечать за зверя. Эй, Тварь, иди сюда!

Нептица шла впереди. Она то замирала, прислушиваясь к шорохам в кустарнике у дороги, то, резвясь, скакала по грязи. Слов человека она будто и не услышала.

— Тварь — плохое имя, — сказал Шогол-Ву.

— Для этой — в самый раз. Давай, подзови её и заставь слушаться. Если она и в городе будет творить, что ей в башку взбредёт, догадываешься, чем кончится?

Запятнанный не ответил.

— Ну, давай. Да ты слышишь меня? Пока не видит никто, обучи её хоть чему-то. Эй! Ты оглох?

Шогол-Ву, сдвинув брови, что-то прошептал себе под нос.

— И дал же Трёхрукий спутника! — с досадой воскликнул человек. — Да каменный болван и то чаще бы мне отвечал.

— Как дают имена зверям?

— Надо же, ожил. Да очень просто: сказал, Тварь, значит, Тварь.

— А боги, костры?

— Это что тебе, человек? Да богам плевать.

Шогол-Ву засвистел, подзывая нептицу. Та обернулась, подбежала с готовностью, ткнулась клювом в грудь, прося ласки.

— Двуликий, — сказал Шогол-Ву, поднимая взгляд к небу. — Пятикрылый. Вы отвечаете за эту живую душу, и вы сейчас здесь. Беру вас в свидетели.

Нептица тоже вскинула голову, щёлкнула клювом. Огляделась, пытаясь понять, что заметил Шогол-Ву там, вверху.

— Нарекаю её Хвитт.

— Тьфу.

Шогол-Ву почесал нептицу под клювом и хлопнул по спине, призывая идти дальше. Какое-то время она шла по правую руку от него, потом заманчивые шорохи опять увели её в сторону от дороги.

А дорога, разбитая, полузаросшая, на границе неба и земли вливалась уже в широкую, новую. Текла мимо поселений и городков Приозерья до самого Приречья.