Сын детей тропы
Шрифт:
Лежанка скрипнула, шаги направились к двери. Человек вышел и сел у другого косяка, поглядел на Шогола-Ву, вскинув брови.
— Я с бабами, — сказал он, — договориться всегда могу. Даже с этой твоей, с ней и то проще. Но когда они ревут, это уж... Этого я не выношу.
Он хлопнул ладонью по ступени и поморщился.
— И сказал же, помогу — ну, чего ныть? Моя помощь дорого стоит. Прямо жалость берёт порой, что я не выродок бесчувственный... Друг мой Шогол-Ву, я знаю, ты стойкий. Пойди, спроси её, кто отнял рогачей, чего
— Ты хотел на Сьёрлиг. Ты думал о тётушке? Разве у вас, людей, не принято заботиться о близких?
— А разве у вас, выродков, не принято резать горло старикам, когда они сами о себе позаботиться не могут? Что это тебя моя тётушка тревожит? Она без меня преотлично жила и дальше проживёт, вон, соседи помогают. Давай, поднимайся и узнай, о чём я сказал, раз уж тебе нравится лезть к другим с расспросами.
Шогол-Ву послушно встал. Протянул спутнику нож, но тот уже не глядел. Запятнанный обернулся и тоже посмотрел вдаль, на разбитую, плохо утоптанную дорогу.
Там, еле заметные, темнели две точки.
Глава 14. Рогачи
Человек встал и выругался.
— Вот так пересидели, — сказал он. — Лук натянуть сможешь? Уведём их к холму, чтобы меньше подчищать, и прикончим!
Он поглядел на Шогола-Ву, хмурясь, и мрачно прибавил:
— Не сможешь. И я не стрелок. Уходим тогда!
Шогол-Ву толкнул дверь, но спутник рванул его за рукав.
— Да оставь их! Вместе нам не уйти, не соображаешь, что ли? Или опять шкуру позволишь спустить ради бабы и ей своё место на рогаче отдашь? Бежим, бежим!
И бросил торопливый взгляд на дорогу.
— Идёшь? Эй!
Шогол-Ву постоял, раздумывая, мгновение, выдернул рукав из чужих пальцев и шагнул за порог.
— Я ждать не стану, выродок! — полетело в спину.
Дочь леса рывком поднялась с лежанки, поглядела тревожно. Нептица, сидящая рядом, тоже повернула голову.
Слышно было, человек стегнул рогача и унёсся прочь.
Шогол-Ву поднял острогу, подал.
— Держи зверя, — сказал он. — Не выходи вперёд. Это... только если я не справлюсь.
И встал у двери, сжимая нож, который человек так и не забрал.
Двое подъехали, спешились и для начала осмотрелись.
— Во, гляди, след! Ну наконец, хвала Трёхрукому! Как думаешь, сколько нам отвалят, если мы их возьмём? Может, брату помогу лавку открыть...
— Да чё ты всё с этим своим «отвалят» ко мне лезешь, а? Знаешь же, я вот этого не люблю. Возьмём, тогда поглядим. Мы пока ток след и видели, дальше ехать надо. Ко Взгорью, видать, дёрнули.
— Да возьмём, возьмём! У них один рогач, а мы...
Нептица встала, тряхнула лапой, застрявшей в сети. Вцепилась клювом в прочные ячеи. Сеть натянулась, громыхнула стойка, упало, откатившись, ведро.
— Слышал? —
Дверь толкнули.
— Улле, стой, дурень!..
Страж вошёл, моргая, не видя ещё ничего в тёмной хижине. Должно быть, и не успел понять, что случилось — вскинул руки к шее, хрипя, поглядел остановившимся, мертвеющим взглядом и осел на пол.
Он выпустил дверь, но она не смогла закрыться, наткнувшись на тело. По ту сторону проёма стоял, набычившись и щеря зубы, второй страж.
— У-у, выродок, — прорычал он, выхватывая клинок из ножен. — Ну!..
И рванулся вперёд. Толкнул створку так, что та грохнула, перескочил через умирающего, выставив меч. Короткий, но всё же длиннее ножа.
Шогол-Ву крутнулся, уходя от выпада. Тело чуть не подвело, дыхание перехватило, и лезвие скользнуло по куртке на груди. Нога наткнулась на бочку.
Страж сгрёб его за воротник и приложил спиной о стену. Шогол-Ву ударил ножом, ничего не видя и не слыша от боли, понимая только, что нужно бить, или станет поздно. Он даже не ощутил, достал ли.
Что-то с силой толкнуло в грудь, а потом хватка на шее ослабла.
Когда запятнанный смог видеть и дышать, страж глядел на него, выкатив глаза, и был так близко, что хриплое короткое дыхание касалось щеки. Опираясь на стену, он пытался развернуться.
Закричала нептица, ударяя крыльями.
Страж медленно осел, выпуская меч, встал на колени. Протянул руку за спину. Рот раскрылся в крике, но крик не шёл, только сиплый стон. В горле заклокотало, кровь потекла на грудь.
Рядом стояла дочь леса, прижимая ладони к губам.
Страж рухнул вниз лицом на тело напарника. Из спины торчала острога.
Шогол-Ву сжал пальцы на рукояти ножа, стиснул зубы. Опёрся свободной рукой на бочку. Дочь леса стояла на пути.
Он поднял руку, не в силах вымолвить ни слова. Сделал знак, чтобы отошла, но она поняла не так. Прижалась к нему, уткнулась в грудь. Обхватила.
В следующее мгновение он стоял на коленях, не помня, как упал. И не лежал только потому, что дочь леса как-то удержала его.
— Спина, — прохрипел он. — Не трогай...
Нептица влезла между ними, скользнула холодным клювом по щеке, что-то проворковала. Сил не было даже поднять руку и отогнать её.
Лесная дева взяла под локоть, довела до лежанки, усадила. Не спросив, осторожно потянула куртку с плеча, увидела раны. Глаза её расширились.
— Вот что делают люди, — сказала она. — Даже тот, что был с тобой, предал. Ради чего ты остался, сын детей тропы?
Шогол-Ву промолчал. Он и сам не знал ответа. Его с рождения учили не тратить силы на слабых. Кто не может постоять за себя, гибнет, в том суровая справедливость этого мира. Тот, кто полагается на других, однажды лишится поддержки и всё равно умрёт. Растрачивать время на такого — глупость. А уж рисковать собственной жизнью...