Сын детей тропы
Шрифт:
— Чего?
Человек рванул ворот, потянул шнурок. Запятнанный успел перехватить его руки.
— Пусти! — прошипел человек. — Заброшу эту дрянь подальше, и пусть другой олух поднимает!
— Нельзя бросать! — зашептала дочь леса. — Умрёшь всё равно! Если бы украли или отняли силой... Он хотел отнять, спасти тебя, пожертвовать собой!
— А! Так отбери. На, отбирай!
— Теперь не выйдет. Ты знаешь. Если знаешь, всё равно что сам отдаёшь.
Человек накрыл камень ладонью
— Тогда украдите его у меня, как усну!
— Ну всё, — донеслось из-за стены. — Вы меня вывели. Щас я вам языки болтливые в глотки затолкаю!
Глава 18. Легенда
Слышно было, как сосед зашарил по полу.
— Ну и что теперь? — зло сказал человек. — Тише не могли?
— Что-что, уходим, — ответила тётушка Галь. — Ты ж не собираешься отдавать камень, а? Значит, дел тут больше нет.
— Да как мне жить-то теперь?..
— Давай-ка уйдём, милый, а после подумаем.
За стеной грохнуло, ещё и ещё, будто кто прыгал на одной ноге. Донеслись ругательства. С другой стороны застучали в стену.
Дочь леса взяла запятнанного под руку, потянула вверх. Он кое-как встал.
Человек прошёл к окну первым, зло толкнул створку, перебросил ноги и исчез. Только слышно было, как он задевает стену, спускаясь, и как поскрипывает верёвка.
— Теперь ты, — сказал Шогол-Ву дочери леса. Та спорить не стала.
Следом он подвёл к окну тётушку Галь. Хотел подсадить, но та ловко взобралась на подоконник, нащупала верёвку и полезла вниз.
Сосед толкнул свою дверь — та грохнула о стену. Доски пола взвизгнули под тяжёлыми шагами, и сердитый голос прозвучал совсем близко:
— А ну, открывайте, а то дверь вынесу! Ежели не спится, уж я крепкий сон обеспечу!.. И возятся, и возятся, по-доброму уняться просишь — не понимают!
Из других комнат на него прикрикнули недовольно.
Шогол-Ву потянул верёвку с крюка, вбитого для мешков и одежды. Туго затянутая петля не сразу поддалась. В дверь ударили, ещё и ещё, и слышно было, кто-то принялся звать хозяина.
Запятнанный сбросил верёвку вниз.
— Чего тянешь, милый? — вполголоса окликнула его тётушка Галь.
— Как ты спустишься? — ахнула дочь леса.
В другое время он бы и не задумался. От подоконника до земли недалеко, если повиснуть на пальцах. Тело само знало, что делать.
Но не теперь, когда рук не поднять.
— Отойдите, — процедил сквозь зубы Шогол-Ву.
Ему дали место, и он упал, на миг лишившись дыхания. Кое-как поднялся с чужой помощью. Наверху раздался удар, ещё один, крик и треск дерева.
— Э, а это ещё как? — прозвучал изумлённый голос.
— Вы чё творите, а? Чё сломали?.. Ты вот платить будешь, понял?
— Я — платить? Я тебе уже платил, чтоб выспаться, а не возню за стеной слушать!
— Да как сбежали-то? Скажешь, в окно?
Заскрипели доски под сапогами. Тусклый огонёк глиняной лампы выплыл наружу.
— Ничё не видать, — сказал кто-то задумчиво. — Может, случилось чего? Ладно девка молодая, но старуха-то как прыгнула? Она б тут валялась с переломанными костями.
— Поискать, что ли?
— Ну, поищем. Кто с нами?
— Говорили они, мужик у их шибко злой — вдруг нашёл их да убил, и тела оттащил?
— Да ещё, как знать, не один пришёл!..
— Так не лучше ль искать, когда Двуликий покажется? Мне что-то в потёмках бродить не хочется. Было б ради кого!..
Шогол-Ву брёл прочь от света и чужих голосов, опираясь на стену. Под свободную руку его крепко держала тётушка Галь. Дочь леса шла впереди, то и дело оглядываясь, а человека не видно было рядом. Ушёл, не стал дожидаться.
Наверху спорили, но соваться наружу не спешили. Потому никто не увидел, как трое добрались до угла, прошли за хлевом и кустарниками, а там свернули прочь от поселения.
Рогачи, белый и пятнистый, стояли у опушки, переступая ногами и кивая. Дождались, пока хозяйка подойдёт ближе, и потянулись к ней, подставили морды под ладони. Тут же нашёлся и человек — привалился спиной к растрескавшемуся боку вечника, подняв хмурое лицо к холму.
Одноглазый сменил одеяло, вместо тёмно-синего растянул серое, полегче, как из овечьего пуха. Оно пропускало слабый свет, и в этот час всё вокруг казалось серым и плоским.
— Вы бы ещё дольше возились, — зло сказал человек. — Ну, идём? Я бы и ждать не стал, только там воет кто-то.
— Да кто ж тут выть-то может, это лес разве? — проворчала тётушка Галь. — У него даже имени нет. Рыжухи, наверное, расшумелись.
— По-твоему, я рыжуху от костоглода не отличу?
Тётушка упёрла руки в бока.
— Костоглода, скажешь тоже! Это здесь-то? Да с чего им сюда забредать, если тут для них и добычи нет?
— Да мне откуда знать, с чего?
Шогол-Ву поднял ладонь, призывая человека молчать. Прислушался. Обычный голос леса: чуть скрипнет, покачнувшись, старое дерево, легко зашумят игольчатые кроны под лапой ветра, и всё стихнет.
Он послушал ещё, прикрыв глаза, но не нашёл, чего бояться. Потому махнул рукой, подавая знак спутникам, и направился в сторону лощины, где разводил костёр.
Нептица вынула голову из-под крыла, прищурила сонный глаз. Два пера на макушке замялись. Оглядела тех, кто вернулся, и спрятала клюв под перьями.
Привязанный рогач зафыркал, мотая головой, переступил с ноги на ногу: радовался людям.
Человек сел над ямой, где уже погас огонь, и принялся его разжигать. Сказал, ни на кого не глядя: