Сын Дьявола
Шрифт:
И только небо прошу дать мне шанс. Дать мне крохотную возможность не умереть. Я не настолько сильная, как Снежана, я не выдержу. Не смогу жить, каждый раз вспоминая, что они со мной сделали. Как держали, лапали распластанные сиськи.
Рука правая всего на миг оказывается свободной, а перед глазами все тот же стаканчик с карандашами, а они наточенные и острые, как и любит Ольга Михайловна.
Острые. Такие же острые, как боль от очередного удара по заду, такие же наточенные, как вялый член парня передо мной. Сейчас мне запихнут его в рот,
— Эх, жаль она не возбудилась, — ржет Антон и приставляет член к дырке.
У меня всего лишь шанс, и я его не упущу. Либо сдохну я, либо он. И как вы думаете, я поступлю?
Всего мгновение, секунда среди вечности, но со злорадной улыбкой я хватаю карандаш и делаю бросок рукой назад.
— А-А-А, Ебать! Сука! — орет истошно Антон и парни как кегли разбегаются в разные стороны.
Глава 50. Максим
Выбор. Выбор. Правильный ли выбор. Почему нет прибора, вроде компаса, который отмеряет, куда тебе идти и как поступить. Или шара, как в Гарри Поттере, накаляющегося до красна, когда ты совершаешь ошибку. Совершил ли я сейчас гребанную ошибку. Я был уверен, что нет. Все рассчитано. Все на мази.
Лану полапают, снимут на камеру и отпустят. Андронов слиняет из страны, и она станет свободной.
Так сказал Антон. Он убедил меня. Дал слово пацана.
Он…
Да… Я поверил и закрыл перед Ланой дверь, хотя взгляд ее молил не оставлять, не предавать. Я закрыл дверь, потому что хотел наказать, только вот сам не понял кого. Себя? Её?
И если я такой уверенный в своем поступке, не сомневающийся ни на секунду… То почему? Какого хера, я бегу со всей дури к двери этой кошёлки, за которой и приготовили камеру, что для нас подкатил Самсонов.
Добегаю и рывком хватаю ручку, совершенно не зная, что именно там я увижу.
В голове пульсирует кровь, а тело наливается тяжестью вины. Пиздец накатывает волной и заставляет задыхаться в осознании стыда.
Только вот сказать «прости» мне некому. Никому оно не нужно. Уж точно не Лане, которая со мной больше никогда не заговорит.
Резким броском из мыслей меня выкидывает вой. Мужской вой. Такой силы, как будто его заживо сжигают. Режут без наркоза.
Толкаю от себя двери, и тело заполняется жгучим ядом осознания. Солгал. Солгал и даже не покраснел ни разу. Антон пидор. А я разве лучше?
Смотрю в испуганные глаза Ланы, что держит в руке окровавленный карандаш. Такой же красный, как ее ноги.
Перевожу взгляд на Антона, и пах невольно начинает ныть.
Он пытается прикрыть руками член. Но оттуда хлещет и хлещет.
Парни тяжело дышат и молчат, Лана дрожит, а меня бьет дрожь осознания и противный в голове голосок: «Ты сам это натворил, тебе и отвечать за последствия»
Смотрю на включенную камеру, потом снова на задыхающуюся Лану. Ее грудь, вздрагивающий живот и окровавленные ногти.
Так за свою честь не боролся еще никто.
Никто из подмятых под Антона
Не упустила шанс и превратилась из жертвы в хищника.
Дыхание перехватывает от восхищения подобной силой, но горло стягивает понимание. Больше не моя. Такого, как я, она просто больше не примет.
Поэтому стойко принимаю ее изменившийся взгляд, презрение, что режет этим же карандашом, твердый шаг и хлесткую оплеуху.
Она вкладывает всю силу в этот удар и набирает воздуха, чтобы сказать что-то, но только плюет в лицо.
— Ублюдок.
Стираю рукой ее слюну, не чувствую не ответного желания ударить, ни омерзения. Все-таки эта слюна несет собой только удовольствие, хоть и сейчас кажется обжигающей кислотой.
— Тебе надо уходить, — говорю я тихо, пока Антон продолжает выть и без сил скользит на луже собственной крови. Падает и катается по полу, не в силах произнести ни слова.
Она проходит мимо меня, но останавливаю ее рукой за плечо, за что получаю новый удар. И не сказать, что бьет как девчонка.
Стягиваю фрак, подаю ей.
Она смотрит на него, как на удава, даже руку убирает за спину, чтобы не взять.
Глотает непрошенные слезы, о чем-то размышляет, кусает в кровь губы и все-таки хватает помощь и уходит.
— Лучше через лес, — говорю я вслед и возвращаю взгляд Антону. Он кастрат. Это понятно и без медицинского осмотра. Но если не вызвать скорую, он просто сдохнет от потери крови. И впервые за многие годы, мне не хочется ему помогать.
— Ну что, подождем его смерти или все-таки вызовем скорую? — задаю я вопрос и подхожу к камере, шмякая лакированными, взятыми на прокат, ботинками. Парни вызывают скорую.
Достаю из панели памяти флешку и кидаю камеру на пол. С каким-то мерзким удовольствием смотрю, как бьются линзы, как осколки разлетаются в сторону, пластик, и гнется тонкий метал.
Зажимаю тонкую карту памяти в кулаке, хочу сломать, а потом думаю: что, если отдам это видео в руки Ланы, она меня….
Нет, конечно, не простит, но хотя бы перестанет ненавидеть. Возможно. Проблема в том, как перестать ненавидеть себя?
Собираю ее туфли, платье, белье и выхожу из кабинета, чтобы меня здесь не застали другие. Смотрю на кровавые следы Ланы и сдергиваю с плеч рубашку, оборачиваюсь по сторонам и вытираю до самого выхода. Там она уже сразу на траву ступила.
Рубашку сжигаю с ее вещами в ближайшей урне, возле которой курят парни.
Смотрю на них с ненавистью, точно такой же, какую испытываю к себе. Отбросы. Ну что, оно ведь верно.
— Что нам делать, Макс?
Сдохнуть желательно.
— Заткнуться, и о Лане ни слова. Если услышу, что хоть один из вас заговорил, по пьяне, на девке или хотя бы упомянул ее имя, вырву кадыки и заставлю сожрать. Ясно?!
Не знаю, что именно. То, что я голый по пояс или мой шипящий голос и прищуренный взгляд. А может сами слова. Но подействовало. Они сглатывают и кивают