Сын на отца
Шрифт:
Крест этот при рождении от патриарха Андриана получил — при тебе целую, что обвинения сии облыжные и наветы подлые! Я здесь, в Москве, а не по иноземным землям скитаясь. Врет про то Петька Толстой — он ведь меня обманом выманил, только сбежал я от пыток. Что вздрогнул — это он ведь сюда отписал, подпись поставил?!
— Да… да…
Он, падаль старая и гнусная, кровопийца, как этот паршивый дьяк, что стрельцов несчастных здесь умучил. Вот крест с иконой при тебе целую! Смотри на них и подумай, идиот, дала бы царица самозванцу свое благословление?! Думаешь, по-христиански ли это?!
А я тебе так скажу — царь не отец мне, его Лефорт за морем подменил на немца похожего. Оттого царицу, мою матушку, в монастырь спрятали, в каменную келью заточили. Вот только владыки православные со мною, и хорошо знают, что нами царь, коего «Антихристом» именуют, правит, и весь русский народ тиранит!
Что глаза вытаращил?!
— Прости, государь-царевич, не признал. Так лжа все это — ты здесь, в Москве, а не в землях иноземных?! И меч свой в защиту люда православного поднимешь, народ свой спасая! Я знал, я верил!
Алексей немного ошалел — писарь смотрел на него широко открытыми глазами, в которых плескалось обожание с восторгом, разливным морем, а еще горел фанатичный огонь веры и преданности, а по щекам потекли слезы, оставляя чистые дорожки…
Глава 6
— «Брат мой, Алекс», — Фрол скривил губы в усмешке, повторив сказанные на прощание шведским королем Карлом слова. И засмеялся, припоминая суматошные события, что произошли в его жизни за эти два месяца. Если бы ему кто-то раньше рассказал о том, то не поверил бы, счел бы бредом безумца, накушавшегося мухоморов.
Был у него в деревне мужичонка, считался волхвом, будущее предсказывал. Набирал ядовитых грибов с ярко-красной «шапкой», сушил, тер в пыльцу, а потом нюхал. И начинал пророчествовать — такое говорил, что волосы дыбом у мужиков вставали, и неделями из запоя выйти не могли. Вот отцу Фрола такое порядком надоело — взял и утопил провидца, как плохого щенка — в куль, да в воду.
— Вот выйдет мне самозванство боком, Силантий — утопят!
— Или зарежут, кронпринц! Еще повесить могут, либо колесовать — тут народец любит походить, посмотреть на мучения. Да, попали мы с твоим высочеством как кур в ощип — каждое утро, когда просыпаюсь, токмо и делаю, что радуюсь, что пока живой. И даже более — бароном стал и полковником — умереть и не встать, если раньше не обосраться!
Два авантюриста переглянулись и засмеялись, причем жизнерадостно, несмотря на минувший диалог. Но ведь события, что произошли в их жизни, были таковы, что узнай о них писатели, прославились бы враз на все европейские страны.
Фрол Андреев был сержантом лейб-регимента, полком этим управлял «светлейший» князь Меншиков, бывший конюх, ставший баловнем судьбы, и царский любимец, коих в державах заморских фаворитами именовали. Воинская служба бедного однодворца-дворянина была рутинной, еле выслужил чин сержанта. Вот только чем-то не понравился «светлейшему», что с перепоя не так встал — разжаловали. Как и Силантия лишили капральского звания, да еще розгами «накормили». Попробовали они за правду-матку побороться — самому царю челобитную написали.
А как обычно на Руси после такого дела делаются?
Правильно — отведали они батогов досыта, и было бы совсем худо, но вступился ротный командир капитан-поручик Никита Огнев, не оберег, да и самого Меншикова уговорил не казнить дальше справных драгун, что в походах со шведами бывали и против турок на Пруте сражались. А ведь долг платежом красен!
Так и произошло в октябре — от Риги сопровождали царевича Алексея Петровича, которого Петр Толстой уговорил в Петербург вернуться, посулив, что царь-отец простил наследника, который от его «родительской ласки» на земли австрийского цезаря подался в поисках защиты.
Большей глупости Алексей Петрович и совершить не мог!
Нет, не сбежать в земли свояка своего цезаря — решив возвернуться обратно в отчий край!
Хорошо, что вовремя одумался и помощь драгун лейб-регимента принял — сбежал от верной казни, не пожалели бы наследника в столице. Слишком много у него там ненавистников, тех, кто из рук царя кормятся, да крадут все, что плохо лежит. И мачеха бывшая шлюха солдатская, и Меншиков Алексашка, и другие живо царю Петру Алексеевичу напоют, что изменника казнить надобно — и не пожалеют, ибо видят в Алексее Петровиче вечную угрозу своему положению.
Убили гвардейцев, что наследника караулили — за один этот поступок самую жуткую казнь себе определили, лютую, по артикулу определенную колесованием. Алексей Петрович их обласкал под дубом на болоте, и стали они его лейб-кампанцами. Рядовой этой роты прапорщику равен, а наследник им прежние чины вернул — то есть стал он обратно сержантом, а Силантий капралом, то есть поручиком и подпоручиком.
Вот она настоящая царская благодарность!
Поклялись оба драгуна на верность царевичу до смерти, а потому стали выполнять его наказ. Должен был Фрол выдавать себя в европейских странах за кронпринца Алекса, наследника московского царства. Никогда бы не подумал, что придется стать самозванцем, играть роль, которая думалась зловещей — ведь всем известно как лже-Дмитрий смуту великую на Руси сто лет тому назад устроил, и даже на трон вошел с царицей Мариной Мнишек — вот и испугался поначалу.
Однако Алексей Петрович его успокоил, сказав, что играть нужно недолго эту роль, морочить другим голову, и главное — царю Петру, чтобы тот думал, что сын от него в заморских странах скрывается. А это позволит организовать бояр в Москве и выступить против отца, которого многие за антихриста принимали.
Так что Фрол согласился играть «царевича», хотя прекрасно понимал, что охота за ним начнется нешуточная и свора убийц пойдет по следу. И не ошибся — преследование началось сразу, дважды настигали, пришлось принимать бой. И к счастью — остался шрам на лице, который каждый день «подновлял» до больших размеров, чтобы ввести всех в заблуждение.
Однако, к его великому удивлению, нашлась настоящая прорва мнимых союзников, что сильно недолюбливали, а то и ненавидели царя Петра. В Польше ему вообще королевский трон предложили, путем женитьбы на Марии Лещинской, дочери сбежавшего короля Станислава. И сейчас в его пользу там пани Анна, мимолетная любовница, панскую конфедерацию сбивает, всех недовольных саксонским курфюрстом и польским королем Августом привечает. Комплот серьезный будет организован в самое ближайшее время — тысяч двадцать войска соберется, пусть и горластой шляхты, никчемной и бесполезной, в отличие от регулярного войска.