Сын Неба. Странствия Марко Поло
Шрифт:
Сколько же волшебства может таить в себе одна ночь!
Волнение охватило Марко, стоило им сравнить значки на амулете Оливера с отметками на аккуратно извлеченном из разноцветного шелкового кокона свитке-карте. Этот новый кусочек головоломки наверняка поможет им разгадать трудную загадку местопребывания Спящей Красавицы! Поможет найти это потаенное место! Поможет добиться великой благодарности Хубилая! А тогда Марко обязательно отыщет Си-шэнь и вместе с ней вернется в Палаццо ди Поло, под щит с четырьмя скворцами! Домой, в милую сердцу Венецию!
Что, если Спящая Красавица дремлет там, где «шипы»?
ЧАСТЬ
19
Цзе: Разрешение.
Гром над дождем приносит избавление.
Двигайся дальше — и почки распустятся.
В поход выступал караван из пятидесяти коней и верблюдов; последние не высокие и стройные одногорбые аравийские, а невысокие и плотные двугорбые верблюды Бактрии (беговые верблюды, так называемые дромадеры, или «хадджаннахи», столь незаменимые на горячих сухих песках, сильно страдают от льда, снега и холода, а значит, не годятся на севере и в горных районах). По мере же приближения каравана к тропическим зонам и по мере истощения запасов провизии верблюдов постепенно оставляли позади.
В каких-то иных местах земного шара пятьдесят животных могли бы показаться цифрой недостаточной, но ни одна другая страна мира не имела столь эффективной почтовой системы, как империя великого хана. Более 10000 почтовых станций располагались через точно отсчитанные интервалы — почти повсеместно. Прибыв на такую станцию, путнику по казенной надобности следовало лишь предъявить тонкую металлическую табличку с начертанными на ней имперскими символами, что служила чем-то наподобие внутреннего паспорта. И его тотчас обеспечивали жильем, провизией, а также столькими конями из двухсоттысячной императорской конюшни, скольких ему взбредало в голову потребовать.
Местные чиновники невысокого ранга по малозначительной надобности получали табличку-пропуск из бронзы или латуни. Такая табличка давала доступ к ограниченным жизненным благам на ограниченной территории. Доверенным же посланникам — таким, к примеру, как Поло, — с имеющими государственную важность поручениями вручали таблички из серебра. Но только золотая табличка обеспечивала ее обладателю безопасный проезд за границы империи великого хана. Только драгоценная золотая табличка могла доставить Поло домой — в Наисветлейшую Венецию.
Итак, дикую местность, что казалась заброшенной даже вездесущими божествами-демонами Катая, Поло преодолевали на различных животных. Ибо катайцы и монголы — а также их придворные художники — ценили разнообразие конских пород точно так же, как Никколо Поло ценил разнообразие самоцветов.
А кони здесь были всякие — начиная с гордых и гладких традиционных пород древнего Катая, ведущих свое происхождение, быть может, еще со времен полулегендарного чжоуского царя Вэня, — коней менее шерстистых и куда менее тяжеловесных, чем мощные боевые кони Европы, выводившиеся специально для того, чтобы носить на себе солидную массу закованных в железные латы рыцарей. Различались они от изящных длинноногих пород катайских долин и холмов до полудиких татарских пони, несомненно родственных тем яростным конькам, что едва ли не тысячелетие назад столь стремительно перенесли гуннов от неприступной в то время Великой Катайской стены в 10000 ли к полям пред нерушимым (опять-таки — в то время) вратам Рима.
Руководствуясь «проклятым» Хубилаевым свитком, отряд направлялся на юго-запад. Ни в коем случае не прямо на запад — составить трапезу воронам или грифам, которым уже не грозили безжалостные стрелы великого Чингис-хана. Однако временами сама местность вела путников то на юго-восток, по дну извилистой лощины, то на северо-запад, вдоль ровного горного гребня. А то и точно на юг — в края туземцев, где в непроходимых джунглях надрывно кричат похожие на призраков гиббоны. Или на север, где все с ужасом сознавали, что в любую секунду из высоченной травы бескрайних равнин на них может броситься пятнистый снежный барс.
И пока отряд проделывал свой путь на юго-запад (окольный путь на приблизительный юго-запад — отчасти из-за норовящего спрятаться солнца, а отчасти из-за обманной стрелки далекого от точности магнитного компаса), пока изобильные провинции и людные торговые города Центрального Катая сменялись скверным климатом и пересеченной местностью, изящных катайских кони, как и верблюдов, стали оставлять на почтовых станциях. Взамен там давали свежих животных — пониже ростом и погрубее. Зато куда более приспособленных к скудному корму суровых ландшафтов.
Оставшимся позади коням и верблюдам был обеспечен добрый уход — а со временем их перегоняли обратно на северо-восток. Постепенно — со станции на станцию. В конце концов эти традиционные кони Северного Катая должны будут оказаться на своей родине. Рано или поздно великому хану доложат, когда и откуда вернулся каждый из них, занесут все сведения на специальную карту, и Хубилай узнает… А впрочем, быть может, и не узнает. У великого хана множество разных дел и забот — но дней в его жизни не больше, чем у любого смертного. Будь то Сын Неба или сын земли.
— Царство Чамба — как жаркая подмышка меж провинциями Южного Катая и Бирмянем, — заметил Маффео Поло своему старшему брату и племяннику, когда весь отряд расселся на раскидистом банановом дереве, спасаясь от внезапного муссонного паводка. Потом дядя Маффео аккуратно отжал свою пропитавшуюся влагой бороду и закончил мысль: — Вот эта подмышка теперь и потеет.
Никколо Поло не ответил брату. Стащив с ноги мягкий кожаный ботинок, он уже успел оторвать от ступни и лодыжки добрый десяток иссиня-черных пьявок.
— …Десяток отборных несравненных рубинов, каждый размером с крабий глаз; ценою же сказанные рубины в полный набор из двенадцати серебряных крестильных ложек… — бормотал он себе под нос, задумчиво разглядывая собственную кровь, разведенную ядом пьявок, — как она сбегает струйкой по лодыжке и капает — кап-кап-кап — прямо в густое сплетение надземных корней бананового дерева, в переполненное водой болото…
Марко сидел рядом с маленьким золотистым сфинксом в развилине меж двух мощных подпорок, выдерживавших на себе тяжесть раскидистого банана и его надземных корней, что втягивали из сырого воздуха пищу. Он тоже снял ботинки, чтобы оторвать присосавшихся пьявок. Вот мерзкие твари! Совершенно невидные для глаз, липнут к ветвям в этих влажных лесах и терпеливо дожидаются, пока мимо пройдет лакомый кусочек человеческой плоти. А потом с точностью просто сверхъестественной падают за воротник или в ботинок — и кусают так, что кожа немеет, а кровь разжижается. А уж тогда проклятые паразиты неторопливо наслаждаются своей трапезой — пока хозяин лакомой плоти с отвращением их не оторвет.