Сын Неба
Шрифт:
Попрощавшись с Поло, северянин взобрался на сияющего ворона. Когда троица стала подниматься в ночное небо, Дух выкрикнул:
– Если вам понадобится помощь странствующего рыцаря, порой именуемого Хэ Янем, и его сноровистой спутницы, сосредоточьте свой разум на Северной Полярной звезде... которой неведомы перемены.
– Прощай, милый Марко! Быть может, когда-нибудь наши мечты и сбудутся!
– крикнула Си-шэнь, кружа над речным кораблем. Потом все трое вихрем метнулись вверх и исчезли в ночном небе.
– А твои дьяволы знали?
– спросил Марко у молча стоявшего рядом Петра.
– Может, и знали, -
– А может, и нет. Все равно. Разве бы вы мне поверили?
38
Гэнь: Сосредоточенность.
Горы сверху; горы и снизу.
Когда спина, уста и разум сосредоточены, ошибки нет.
– Чую запах моря!
– сказал мессир Никколо Поло - и, будто луч света в пасмурный день, на строгом лице его расцвела радостная улыбка.
После завтрака, на который подали горячую рисовую кашу, приправленную заготовленными впрок яйцами и имбирем, а также горячий чай, Поло стояли на палубе речного судна. Облик берега претерпел за ночь заметные изменения. Вместо заросших соснами и бамбуком ущелий вокруг теперь лежали людные и плодородные земли Манзи, чьи большие города располагались средь мириад озер, речек и каналов. Плавание Поло по мутной реке Янцзыцзян подходило к концу. Скоро широкая водная артерия должна будет пересечься с Великим каналом Хубилай-хана, по которому можно добраться прямиком до Ханбалыка. Там их путешествие закончится - и быть может, начнется другое (да будет на то воля Господа и Хубилай-хана) - начнется длинный путь домой, в милую сердцу Венецию.
– Между прочим, отец, эта провинция Манзи нравится мне больше прочих провинций Срединного царства, - заметил Марко.
– Вот как я записал у себя в путевом дневнике: "Повсюду там торговля и судоходство. Повсюду рисовые и прочие поля, а также фруктовые сады приносят обильный урожай. На холмах там полно дичи, в реках полно рыбы, а в городах полно людей благородных, знающих толк в изысканных яствах и всевозможных искусных увеселениях. Города Манзи восхитительнее всех, виденных мною за пределами Италии: Сичжоу, или Город Земли, что на берегу канала, и Хансай, или Город Неба, что на берегу озера. Оба они, с разветвленными водными артериями, украшенными тысячами дуговых каменных мостов, так напоминают мне нашу несравненную Венецию!"
– Приятно снова слышать жар в твоих речах, сынок, - сказал Никколо.
– А то с тех пор, как отбыла твоя прелестная подружка, ты был так удручен и тих. Быть может, нам следует ненадолго задержаться здесь, прежде чем мы отправимся в Великому каналу в Ханбалык. Великий хан никуда не денется, а его спящая дама и так прекрасно отдыхает. Услады большого города быстро вернут румянец твоим бледным щекам.
– А и правда, почему бы нам не задержаться в Сичжоу?
– поддержал брата Маффео.
– Перед возвращением ко двору наша одежда нуждается в починке, а этот город садов и каналов славится своими шелками... и шелковистой кожей своих женщин. Да, давайте-ка предложим нашим коням опробовать дорогу к прекраснейшему Сичжоу - который так напоминает Венецию!
– Пожалуй, вы правы, - согласился Марко и впервые за долгое время слегка улыбнулся.
– Действительно, перед возвращением ко двору нам всем нужна передышка, а Сичжоу мне особенно приятен. Ибо мосты там украшены множеством резных каменных львов - вроде как при въезде в столичный город Тайтинь, - но, в отличие от благородных крылатых львов
Ничто не удостаивалось большей императорской заботы, чем "преющие кровью кони-драконы" (хотя насчет "драконов" - скорее поэтическая вольность), происходившие, как считали многие, из древней Фергианы. Монархи предшествующих династий Тан и Сун очень любили сидеть на обитых шелками скамеечках, защищенных от солнца парчовыми зонтиками, и наблюдать, как необыкновенных этих животных все гоняют и гоняют по кругу на зеленой лужайке Императорских Конюшен - пока белые бока не окрасятся алым от уникального пота.
А вот Чингис-хан и его сын Тулуй, отец Хубилая, не располагали временем для столь бесплодного времяпрепровождения. Один озабочен был покорением необъятной империи, а другой - упрочением этого завоевания. Хотя Чингис, правду сказать, иногда позволял себе расслабиться, пристреливая из лука грифов, но все же первый "хан всех морей" считал это лишь "упражнениями в стрельбе перед сражением".
Хубилай-хан уже как-то раз наблюдал за удивительным зрелищем того, как белые кони постепенно окрашиваются своим кроваво-красным потом. Наблюдал с острым интересом в пронзительных глазах. Второй же раз наблюдал бесстрастно, поглаживая снежно-белое оперение своего любимого манчьжурского сокола. Наконец, великий хан заговорил:
– Воистину любопытные создания! Но они капризны и требуют дорогого ухода. Так?
– О да, Сын Неба, - ответил главный императорский конюший. Старец уже собрался было перечислить ветеринаров и коновалов, приставленных к каждому животному, зачитать состав их диеты, включающей в себя отборный ячмень и виноград, изюм и плоды ююбы, а также целую фармакопею дорогих приправ - но тут снова заговорил его повелитель.
– Жизненную силу Империи не следует растрачивать на содержание дорогих игрушек. С сего же часа приступите к распределению этих коней в качестве ценных подарков меньшим царям и некоторым достойным вождям в приграничных землях.
– Да, но... о да, Сын Неба, конечно, Сын Неба...
И не было нужды лишний раз упоминать, что чем дороже какому-нибудь приграничному князьку обойдется достойное содержание "преющего кровью коня-дракона", тем меньше у него останется на войну. Собственно, даже не на войну, а на мятеж.
Никто, разумеется, не осмелился напрямую сказать императору "нет". Но наиболее почтенные из придворных лам и шаманов, пользовавшиеся у Хубилай-хана особым уважением, отважились испустить нечто вроде вздоха. Потом добавили:
– Облачные драконы, о Сын Неба, тщетно будут искать себе кобыл в привычных местах случки.
– Пусть лучше займутся дождем, - кратко ответил Сын Неба, намекая на испускаемую драконами молнию, что опорожняет облака влаги, и на игру "в тучку и дождик" как пристойное название амурных занятий у учеников бессмертного Лао-цзы.
Затем великий хан подобрал свои роскошные царские одеяния, на которых в тот день золотой нитью по багряному шелку вышиты были три дракона, и, вместе с бдительным белым соколом на монаршем запястье, покинул Императорские Конюшни. Ибо все знали, что, подобно своему безжалостному деду Чингису, Хубилай-хан не упустит даже малейшего случая поохотиться.