Сын парижанина
Шрифт:
Через час глубина потока дошла до пяти метров, и молодые люди, несколько утратив свою уверенность в благополучном исходе, стали беспокоиться. Вдобавок ко всему пробковое дерево, пострадавшее от землетрясения, зловеще потрескивало. По временам Тотор и Меринос чувствовали, как оно качается на корнях, уже расшатанных подземными толчками и подмываемых водой. Еще часа четыре — дольше ему не простоять! В довершение несчастий близилась ночь. Что будет с ними, если дерево рухнет в темноте?
— Есть одна мысль, — сказал Тотор, повесив лук через плечо и привязав к его тетиве пучок стрел.
— Выкладывай свою идею, — ответил Меринос, который абсолютно уверовал
Довольный, что друг полностью доверяет ему, Тотор продолжал:
— Видишь кору, которая свисает с нашего насеста? Это пробка, и пробка первосортная.
— Охотно верю на слово. Неужто ты вздумал торговать пробками для бутылок?
— Не шути. Хоть ты и американец, но практичности в тебе ни на грош.
— Но я же учусь у тебя!
— О, низкий льстец! Вон, видишь, во время землетрясения от ствола отделился кусок коры, длиной метров в шесть-семь, шириной — в два. Толщина — не меньше пятнадцати сантиметров. Настоящий плот, и заметь, он еле держится. Если хорошенько дернуть, отвалится совсем.
— Понял… Пробка упадет в воду, в которую уже погрузилась на добрую треть, и поплывет…
— Nec mergitur! [70] Как ладья с герба моего родного Парижа… Она выдержит десять таких молодцов, как мы… Усядемся в неразбиваемую, непотопляемую лодку и отдадимся на волю волн и случая.
— Отлично сказано; за дело, да поскорей… В этом наше спасение!
Молодые люди встали на ветки, на которых прежде сидели верхом. Оба схватились за край коры и стали изо всех сил одновременно дергать ее.
70
Девиз на гербе города Парижа: Fluctuat nec mergitur — зыблема, но не потопима (лат.) — (Примеч. перев.).
— Трещит, трещит! — радовался парижанин. — Еще взяли!
Меринос вскрикнул. Он не так твердо держался на ногах, как заправский моряк Тотор, да и обезьяньей ловкости у него не было. Поскользнувшись, американец потерял равновесие и упал.
— Хватайся, держись! — крикнул француз, мечась как бесноватый.
Меринос не выпустил из рук коры, и рывок его падения окончательно сдернул со ствола ее громадный пласт. Вожделенный «плот» отвалился и исчез в брызгах и водовороте пены. Молодые люди последовали за ним, потом быстро вынырнули.
Тотор оказался прав. Обломок выдержал бы и десятерых. Схватившись за края, они в конце концов уселись на нем.
— Уф! Все в порядке, не зря трудились! Видишь, Меринос, какая плавучесть!
— Да, жаль только, что у нас нет ни весла, ни багра, ни шеста, ничего, чтобы управлять плотом.
— Приспособлений маловато, — согласился Тотор, — но будем мужественны. Хотя дела не блестящи, а все же куда-то плывем, и то хорошо! Правда, в сидячей ванне, где даже скамеечки нет!
— Подумаешь! Промокнем чуть больше, чуть меньше — какая разница! Конечно, этому обломку далеко до моей яхты «Морган». Представляешь, — четыре сотни лошадиных сил в паровой машине. Паруса, бело-золотая корма, кают-компания отделана кленом и палисандром! [71] Первоклассный экипаж — двадцать пять человек!
71
Палисандр — дерево, из которого изготавливают дорогую мебель, музыкальные инструменты, разные поделки.
— Черт возьми! Согласен, что мы с тобой — не на увеселительной прогулке. Но мы все же движемся, смотри!
Плот, который несколько раз развернулся, теперь плыл между полузатопленными деревьями. Легкое течение подхватило его, и он медленно скользил под ветвями, иногда задевая стволы, но не опрокидывался.
Благодаря устойчивости, объясняющейся его весом и размерами, молодым людям не грозила ежеминутная опасность упасть в волны.
Мало-помалу скорость увеличивалась, плот вошел в большой лес, постепенно редевший, и наконец выплыл на залитую водой, простиравшуюся до бесконечности равнину.
— Куда же мы направляемся? — размышлял Тотор, глядя на солнце, исчезавшее за горами. — Вот это да! Кажется, на восток!
— Значит, в глубь страны?
— Конечно! Иными словами, уходим от Ребурна и цивилизации.
— Ужасно! Положение осложняется!
— Да и темнеет… Где же мы пристанем?
— Где повезет.
Минут через десять мрак накрыл всю округу. Плот, подхваченный, как соломинка, сильным течением, несся неизвестно куда.
Молодые люди прижимались друг к другу, сидя по-турецки на морщинистой коре, и вслушивались в страшный грохот наводнения, поглощающий все остальные звуки. Они мчались по водной глади, в которой дрожали отражения звезд, стрелой проносились мимо каких-то черных глыб. Им поминутно казалось, что их «плот», того и гляди, налетит на скалы, попадет в стремнину водопада, будет сброшен в бездну. Так, в предсмертной тоске, проходили мучительные часы.
— Черт побери! Мы идем со скоростью больше десяти лье в час, — заметил парижанин, — должно быть, попали в лапы дьявола или скоро к нему прибудем.
— Ну и хорошо! Лишь бы скорее кончилось. Хватит с меня, не хочу болтаться словно щепка, сил больше нет, ноги свело, в желудке урчит от голода. Не глупо ли все это? Лучше уж сразу на дно…
— Как, ты еще недоволен? После такого-то букета приключений? Чего же тебе еще надо? Я так в восторге — иду по славным следам отца! Потерпи чуток… Скоро рассветет, оглядимся, где мы, тогда попытаемся пристать и поищем еды.
— Хотя бы хорошую сигару, чтобы перетерпеть, — проговорил Меринос.
— А мне хотелось бы еще и картошки слопать.
— Опять ты надо мной смеешься, — заметил американец.
— Ничуть. Я только говорю о своих вкусах, — отозвался Тотор. — Но вот и солнце… О сияющее светило! Привет тебе и благодарность! Ага, — перемена декораций!
Действительно, местность совершенно изменилась.
Наводнение окончилось. Его шум, впрочем, прекратился еще раньше. Плот мчался по узкому, быстрому и глубокому потоку, который окаймляли скалы, выступавшие из красного песка. Справа и слева тянулась унылая равнина без зелени, без цветов и птиц. Видны были лишь выжженные солнцем травы да редкие карликовые кусты с пожухлыми листьями.
— Невесело, — заметил разочарованный Тотор.
— Настоящая пустыня, в которой мы умрем от голода, — проворчал Меринос.
— Во всяком случае, не от жажды, — ответил Тотор.
Говоря это, он протянул руку и зачерпнул горстью прозрачную воду, но тут же выплюнул ее с гримасой отвращения.
— Да она соленая, как в море!
— Видишь! Ни воды, ни плодов, ни дичи, ни корней. Нам конец, — сказал Меринос.
— Погоди, на паникуй.
— Чего же ждать?
— А лук и стрелы, которые издали придают мне сходство с Аполлоном, богом искусств и охоты? Я берусь наполнить наши кладовые…