Сын повелителя сирот
Шрифт:
– Не торопись, – сказали мы Кью-Ки. – Наша задача – наладить с ним контакт. Он не должен занимать оборонительную позицию. Если мы завоюем его доверие, он практически сам расскажет нам свою историю.
– Да кому нужна его биография? – спросила она. – Как только мы выясним местонахождение убитой актрисы и ее детей, его расстреляют прямо на улице. Вот и вся его история.
– Характер определяет судьбу, – возразили мы в ответ, напомнив ей знаменитое изречение Ким Ир Сена. – Это означает, что как только мы разберемся во внутренней сущности субъекта, поймем его мотивацию, то не только узнаем все, что он сделал, но еще и то, что он будет делать.
Вернувшись в отсек для допросов, Кью-Ки с неохотой задала более подходящий вопрос.
–
Командир Га закрыл глаза.
– Так холодно, – произнес он. – Она была на торце здания. Госпиталь был белого цвета. Валил снег, мешая мне ее рассмотреть. Линкор горел. Они воспользовались госпиталем, потому что он был белый. Внутри него стонали люди. Вода тоже горела.
– Бесполезно, – пробормотала Кью-Ки.
Она была права. День выдался долгий. Сейчас наверху вечернее солнце освещало центр Пхеньяна своими длинными лучами цвета ржавчины. Пора было заканчивать, чтобы успеть домой до отключения электричества.
– Подождите, – сказал Чу Чак. – Просто сделайте для нас кое-что, Командир Га.
Казалось, субъекту нравилось, что его называют «Командиром Га».
Чу Чак продолжал:
– Просто расскажите, что вам снилось. А затем мы отведем вас спать.
– Я вел машину, – произнес Командир Га. – Американскую машину.
– Та-а-к, – кивнул Чу Чак. – Продолжайте. Вы действительно были за рулем американской машины?
Чу Чак был отличным стажером – он был первым из сынков министров, который действительно оказался бесценным сотрудником.
– Да, – ответил Командир Га.
– Почему бы не начать с этого места? Расскажите нам, как вы ехали на американской машине.
Постепенно Командир Га начал говорить:
– Ночь, – произнес он. – Моя рука лежит на рычаге переключения передач. Уличные фонари не горят, автобусы набиты людьми, едущими на завод в третью смену. Автобусы тихо едут вдоль улицы Чхоллима и бульвара Объединения. Сан Мун сидит в машине вместе со мной. Я не знаю улиц Пхеньяна. «Налево, – говорит она. – Направо». Мы едем к ее дому, через реку, по дороге на горе Тэсон. Во сне я уверен, что эта ночь будет особенной, а когда мы приедем домой, она, наконец, позволит мне дотронуться до нее. Она одета в чосонот платинового цвета, который переливается, как дробленые бриллианты. На улице нам навстречу мчатся люди в черных пижамах, они несут с собой тюки, продукты и работу, которую им предстоит доделать дома, но я не сбавляю хода. Во сне я – Командир Га. Всю свою жизнь меня направляли другие люди, я был единственным, кто пытался начать жить по-своему. Но Командир Га – как раз тот человек, который сам нажимает на газ.
– Во сне Вы просто превратились в Командира Га? – спросили мы.
Но он продолжал говорить, будто не слыша нас.
– Мы с трудом проезжаем через Парк Мансу, все вокруг застилает поднимающийся над рекой туман. В лесу какие-то люди срывают с деревьев каштаны – среди ветвей мелькают дети, которые пинками подкатывают каштаны к своим родителям. Стоило заметить желтое или синее ведро, как я начинал четко различать этих людей. Когда глаза привыкли к темноте, я увидел их повсюду – воровали орехи в городских парках, рискуя попасть в тюрьму.
– Они что, играют в какую-то игру? – спросила Сан Мун. – Они такие забавные, лазают по деревьям в своих белых пижамах. А может, они делают какие-то упражнения. Ну, занимаются гимнастикой. Так приятно их видеть, вот так сюрприз! Из этого получился бы отличный фильм – семья цирковых артистов тренируется по ночам, лазая по деревьям в городских парках. Им приходится тренироваться тайно, потому что соперничающие с ними артисты постоянно воруют у них цирковые номера. Можешь представить себе, – спросила она, – что этот
Момент был идеальным. Я мог бы съехать с моста, мы бы оба погибли, и это мгновение длилось бы вечно. Вот как сильно я любил Сан Мун, женщину, которая была настолько чиста, что даже не представляла себе, как выглядят голодающие люди.
Стоя впятером, мы с трепетом слушали его рассказ. Командир Га и правда заслужил успокаивающее. Я взглянул на Кью-Ки:
– Ну, теперь ты понимаешь, что такое тонкое искусство допроса?
Не нужно здесь работать, если вы не испытываете бесконечного интереса к своим субъектам. Если вы всего лишь хотите их избивать. Мы установили, что Га относится к тому типу людей, которые сами могут позаботиться о собственных ранах, поэтому заперли его в комнате, дав ему бинты и дезинфицирующее средство. Затем мы сменили свою форму на виналоновые пальто и направились по крутым эскалаторам к метро Пхеньяна, продолжая обсуждать наше дело. Заметьте, как практически полностью изменилась личность нашего субъекта – самозванец даже во сне считает себя Командиром Га. Кроме того, обратите внимание на то, что начало его рассказа напоминает начало историй о любви, в которых присутствует красота, а также, на втором плане, сочетание жалости и потребности защитить свою возлюбленную. Начиная свой рассказ, он не говорит о том, где на самом деле взял эту американскую машину. Не упоминает о том, что они ехали с вечеринки, устроенной Ким Чен Иром, на которой на Га напали, чтобы повеселить гостей. У него «вылетело» из головы, что он каким-то образом избавился от мужа этой женщины, которую он «любит».
Да, нам известно о нескольких фактах из жизни Га, так сказать, о видимой ее стороне. Слухи о нем ходили по столице в течение нескольких недель. Нам нужно узнать тайную сторону его жизни. Я уверен, что это будет самая выдающаяся, самая важная биография из всех наших жизнеописаний. Я уже представляю себе обложку биографии Командира Га, а также тиснение на ее корешке с настоящим именем нашего субъекта, каким бы оно ни было. Мысленно я уже закончил писать эту книгу. Я представлял себе, как уже ставлю эту книгу на полку, выключаю свет, а затем закрываю за собой дверь комнаты, в темноте которой на полках, словно снег, оседает пыль. Таким образом, за десять лет в библиотеке накапливается слой пыли толщиной в три миллиметра.
Библиотека для нас – священное место. Посторонним вход туда воспрещен, и однажды закрытая книга больше никогда не открывается. Конечно, временами ребята из отдела пропаганды крутятся поблизости, желая получить какую-нибудь поучительную историю, которую можно было бы передавать по радио. Но мы собираем истории, а не рассказываем их. Мы совсем не похожи на старых ветеранов, которые развлекают прохожих душещипательными историями, стоя перед домом престарелых «Уважение к старшим» на улице Моранбонг.
Я выхожу на станции «Кванбок», стены которой украшает прекрасная фреска с изображением озера Самджи. Я поднимаюсь из метро в районе Поттонган и ощущаю запах древесного дыма, наполняющего город. Старуха на тротуаре жарит на гриле перья зеленого лука. Я вижу, как девушка-регулировщица меняет свои солнцезащитные очки с синими стеклами на вечерние очки цвета янтаря. На улице я обмениваю золотую ручку профессора на огурцы, килограмм риса из гуманитарной помощи ООН и немного кунжутной пасты. Пока мы торгуемся, в одной из квартир над нами загорается свет, от чего становится ясно, что выше девятого этажа в многоэтажных домах никто не живет. Лифты всегда стоят на месте, и даже если они работают, электричество обязательно отключается именно тогда, когда кабина находится между этажами, запирая пассажира в лифтовой шахте. Мой дом называется «Слава горе Пэкту», и я – единственный жилец, обитающий на двадцать первом этаже. Так высоко, что мои пожилые родители никогда не спускаются на улицу без присмотра. Подъем по лестнице отнимает не так уж много времени – человек способен привыкнуть к чему угодно.