Сын повелителя сирот
Шрифт:
Сан Мун сняла с него оружие, открыла барабан револьвера и убедилась, что каморы были пусты, затем указала на Га его рукояткой:
– Я хочу знать, как ты добыл этот револьвер, – сказала она.
– Он выполнен на заказ, – ответил Га. – В единственном экземпляре.
– О, я узнаю этот револьвер. Скажи мне, кто тебе его дал?
Сан Мун подтащила стул к высокому длинному кухонному столу и взобралась на него, затем, дотянувшись до посудного шкафа, убрала туда револьвер. Он смотрел, как вытягивалось ее тело, принимая другую форму под чосонотом.
– Твой муж носил револьвер?
– Носит, – ответила она.
– Твой муж носит револьвер?
– Ты не отвечаешь на мой вопрос, – перебила она. – Мне знаком револьвер, который ты принес домой, мы использовали его в полдюжине фильмов. У этого револьвера жемчужная рукоятка, и им тот безжалостный «ковбойский» американец убивает мирных жителей.
Она слезла со стула и снова придвинула его к столу. На полу виднелись следы от ножек стула, подтверждавшие, что раньше это происходило много раз.
– Дак-Хо выдал его тебе на складе реквизитов, – сказала она. – Или же он пытается что-то мне сообщить, или я вообще не понимаю, что происходит.
– Мне его дал Великий Руководитель, – ответил он.
Лицо Сан Мун исказила боль.
– Не выношу этот голос, – призналась она. – Новая дива добралась до арии, посвященной команде снайперов-мучеников из Мехяна. – Мне нужно уйти отсюда, – сказала она, направляясь к балкону.
Он вышел с ней. В теплом дневном свете с горы Тэсон был виден весь Пхеньян. Над ботаническими садами кружили ласточки. На кладбище старики, навещая могилы усопших, готовились к собственной кончине, прячась от солнца за бумажными зонтиками.
Она курила сигарету, глаза ее увлажнились, косметика расплылась на лице. Стоя у перил рядом с ней, он не мог понять, действительно ли она плакала или это были слезы актрисы. Но одно ему было ясно: какими бы ни были эти слезы – настоящими или притворными – она оплакивала не мужа. Быть может, она плакала из-за того, что ей уже стукнуло тридцать семь лет или из-за того, что друзья перестали приходить в гости, или из-за того, как ее дети в игрушечном театре наказывали своих кукол за то, что те дерзили.
– Великий Руководитель сказал мне, что пишет для тебя новую роль в кино.
Сан Мун повернула голову, чтобы выдохнуть дым сигареты.
– В сердце Великого Руководителя теперь есть место только для оперы, – сказала она и протянула ему свой окурок, приглашая сделать последнюю затяжку.
Га взял его и затянулся.
– Так и знала, что ты деревенский, – заметила она. – Посмотри, как ты держишь сигарету. Что ты знаешь о Великом Руководителе или о том, выйдет или нет новый фильм?
Га взял у нее еще сигарету.
– Я курил раньше, – признался он, – но в тюрьме отвык от этого.
– Это что-то должно значить для меня, тюрьма?
– Там нам показывали кино.
Она оперлась локтями о перила балкона и откинулась назад. Плечи у нее приподнялись, а под чосонотом четко проступили очертания таза.
– Я была еще ребенком, когда снималась в том фильме, я не имела никакого представления о том, что такое актерская игра.
Она вопросительно посмотрела на него, будто спрашивая, понравился ли людям фильм.
– Я раньше жил у моря, – сказал он. – Совсем недолго, у меня была жена. В смысле могла быть. Это жена моего сослуживца по кораблю, она была вполне хороша собой.
– Но если она оказалась чьей-то женой, то уже была замужем, – заметила Сан Мун, смущенно глядя на него. – Зачем ты мне это рассказываешь?
– Но ее муж пропал, – объяснил Командир Га. – Он просто ушел к свету. В тюрьме, где было не очень-то хорошо, я старался думать о ней, как о своей жене, о своей возможной жене, чтобы оставаться сильным.
Ему вспомнился образ капитана – жена капитана, вытатуированная на его старой груди – черные когда-то чернила посинели и помутнели, кочуя под кожей пожилого мужчины, краска, бывшая когда-то нестираемой, оставила лишь пятно от лица любимой женщины. Это и произошло с женой второго помощника капитана в тюрьме – она вышла из центра внимания, она утекла из его памяти.
– А потом я увидел тебя в фильме на экране и понял, какой невзрачной она была. Она умела петь, у нее имелись амбиции, но ты показала мне, что она была лишь почти красавицей, возможно красавицей. Дело в том, что когда мне в моей жизни не хватало женщины, передо мной возникало твое лицо.
– Эта почти-возможная жена, что с ней стало?
Он пожал плечами.
– Ничего? – спросила она. – Ты больше не видел ее?
– Да где бы я ее увидел? – удивился он.
Хотя он и не заметил этого, Сан Мун услышала, что дети перестали играть на своих инструментах. Она подошла к двери и бранила их до тех пор, пока те не возобновили игру.
Она повернулась к нему.
– Наверное, тебе нужно рассказать мне, почему ты попал в тюрьму.
– Я поехал в Америку, где душа моя была отравлена капиталистическими привычками.
– В Калифорнию?
– В Техас, – ответил он. – Там я купил собаку.
Она скрестила руки.
– Не нравится мне все это, – вздохнула она. – Должно быть, ты часть плана моего мужа, он прислал тебя в качестве своего заместителя, иначе его друзья убили бы тебя. Не понимаю, зачем ты здесь, зачем рассказываешь мне все это и почему тебя никто до сих пор не убил.
Она посмотрела вниз на Пхеньян, будто в поисках ответа. Он наблюдал за ней – эмоции сменялись на ее лице, как погода, – неуверенность, словно облака, кляксами закрывающие солнце, уступила место дрожи сожаления, глаза ее моргали, как от первых капель дождя. Она была потрясающе красива, это было правдой, но теперь он понял, почему влюбился в нее в тюрьме – потому что все чувства моментально отражались у нее на лице.