Сын Рассвета
Шрифт:
"Всегда может настать момент, когда придется помогать друг другу и объединяться", – сказал Брат Захария. – Лайтвуды пытаются. Подумай о том, чтобы сообщить остальным обитателям Нижнего Мира, что ты выжил после ваших совместных дел.
Рафаэль издал непонятный звук.
"Любви существует множество видов – больше, чем звезд", – проговорил Захария. – И если ты не ощущаешь один из них, остаются другие. Ты знаешь, каково это – заботиться о семье и друзьях. То, что мы оберегаем, охраняет нас самих. Подумай вот о чем: запрещая себе ощущать боль, ты закрываешь дверь пред любовью и живешь во тьме.
Перегнувшись
А, точно. Я же вампир. А нас не тошнит, – фыркнул он. – Но я был близок. Не могу понять, почему. Я слышал, Безмолвные Братья весьма замкнуты. И я надеялся на замкнутость!
"Меня нельзя назвать типичным Безмолвным Братом", – заметил Захария.
Какой я счастливчик – наткнулся на чувствительного Безмолвного Брата. А можно на будущее запросить какого-нибудь другого?
"Так ты думаешь, что, возможно, в будущем ваши с сумеречными охотниками пути вновь пересекутся?"
Рафаэль, издав звук отвращения, отвернулся от моря. Его лицо было бледным, как свет луны, снежно-белым, словно щека давно умершего ребенка.
Пойду в трюм. Если, конечно, у тебя не осталось никаких блестящих идей.
Брат Захария лишь кивнул. Тень его капюшона упала ровно на шрам в форме креста, видневшийся на горле вампира.
"Храни веру, Рафаэль. Я знаю, ты помнишь, как это делать."
* * *
Так как вампиры надежно укрылись от солнца в трюме, а Роберт вел корабль в сторону Манхэттена, брат Захария взял на себя задачу по уборке палубы, оттаскивая тела подальше. Он также призвал Братьев, чтобы те помогли позаботиться об умерших и выживших, запертых сейчас в одной из кают. Енох и другие могли не одобрять его решение помочь Рафаэлю, но они всегда будут неукоснительно следовать предписанию - скрывать Сумеречный мир, чтобы обеспечить его безопасность.
Когда брат Захария завершил работу, ему оставалось лишь ждать, пока корабль доставит их в Нью-Йорк. Затем ему придется вернуться обратно в свой город. Пока же он просто сел и застыл в ожидании, наслаждаясь ощущением света нового дня на лице. Прошло уже немало времени с тех пор, как он видел свет, и еще больше - с тех пор, как он получал удовольствие от этого простого факта. Он сидел рядом с мостиком, откуда мог видеть Роберта и юного Джонатана Вейланда, освещенного утренними лучами солнца.
Ты уверен, что нормально себя чувствуешь? – спросил Роберт.
Да, – ответил Джонатан.
Ты не очень похож на Майкла, – неловко добавил Лайтвуд.
Ага, – сказал Джонатан, – всегда об этом жалел. – Худая спина мальчишки распрямилась, готовая принять удар чужого разочарования.
Роберт выговорил:
Уверен, ты славный малый.
Джонатан не выглядел уверенным в этом. Роберт постарался избежать неловкого молчания, демонстративно погрузившись в изучение панели управления. Тогда мальчик покинул мостик, двигаясь грациозно, несмотря на качку и наверняка навалившуюся после сражения усталость.
Захария был ошарашен, когда юный Джонатан направился через палубу в его сторону, и надвинул капюшон ниже на лицо. Некоторые Сумеречные охотники настороженно относились к Безмолвному Брату, который отличался от остальных, хотя сами братья выглядели достаточно устрашающими. В любом случае, он не хотел беспокоить мальчика. Джонатан нес трость Брата Захарии, держа её идеально ровно, словно привязанной веревкой, и приблизившись, с уважительным поклоном положил её на колени Безмолвного Брата. Мальчик двигался с военной выправкой, что было необычно в таком юном возрасте, даже для Сумеречного охотника. Брат Захария не был знаком с Майклом Вейландом, но догадывался, что тот, скорее всего, был суровым человеком.
Брат Енох? – предположил парнишка.
"Нет", – ответил брат Захария. Он знал воспоминания Еноха так же хорошо, как свои собственные.
Енох ранее осматривал мальчика, хотя его память и была подернута дымкой из-за отсутствия интереса. Брат Захария пожалел на секунду, что не может быть знакомым Безмолвным Братом для этого ребенка.
Нет, – медленно повторил мальчик. – Я должен был догадаться. Вы двигаетесь совсем по-другому. Я просто подумал, что раз вы передали мне трость... – он признательно кивнул. Сердце Захарии сжалось от грусти: ребенок не ждал проявления даже такой незначительной милости от незнакомца.
Спасибо, что разрешили попользоваться, – добавил Джонатан.
"Рад, что трость оказалась тебе полезна", – отозвался брат Захария.
Мальчик пораженно уставился на него, глаза его сияли словно два солнца в почти еще полной темноте. И это были глаза не солдата, но воина. Брат Захария знал оба типа, и видел между ними разницу. Ребенок отступил на шаг, робкий и подвижный, но остановился, вздернув подбородок. По-видимому, у него был вопрос, но того, что он задал, Захария не ожидал.
Что означают инициалы? Те, что на вашей трости. У всех Безмолвных Братьев такие?
Они оба посмотрели на трость. Буквы уже стерлись от времени и прикосновений рук Захарии, так как были вырезаны в древесине как раз на тех местах, которых тот касался во время сражения.
Таким образом, в некотором смысле они всегда сражались вместе.
Буквы были: У и Э.
"Нет", – ответил Брат Захария. – Только у меня. Я вырезал их на трости в свою первую ночь в Городе Костей.
Эти инициалы раньше были вашими? – спросил мальчик тихо и слегка застенчиво.– Когда вы еще были Сумеречным охотником, как я?
Брат Захария все еще считал себя Сумеречным охотником, но Джонатан явно не хотел его оскорбить.
"Нет", – ответил Джем, так как он всегда был Джеймсом Карстаирсом, когда говорил о том, что любил. – Они не мои. Моего парабатая. У и Э означают Уильям Эрондейл. Уилл.
Мальчик казался одновременно пораженным и недоверчивым. В нем была какая-то настороженность, будто он сомневался в словах Захарии еще до того, как тот их произнесет.
Мой отец считает - считал — иметь парабатая - величайшая слабость. – Джонатан произнес слово "слабость" с ужасом. Захария задумался, что именно мог посчитать слабостью человек, который муштровал мальчика. Он решил не оскорблять память погибшего отца сироты, поэтому подбирал слова очень тщательно. Этот мальчик казался таким одиноким! Он вспомнил, какой драгоценной может стать эта новая связь, особенно, когда больше ничего другого не осталось.