Сын Розовой Медведицы

Чернов Виталий Михайлович

Схватив самое необходимое и то, что лежало под рукой, они опрометью кинулись к стене. Пещера, как и в прошлый раз, приняла их в каменные объятия, спасая от дождя и ветра. В ней было тепло и сухо.

С полчаса еще лежали рядышком, подстелив под себя мешки, тихо переговариваясь, слушали однообразно-сладкую музыку ливня. И уснули обнявшись.

Проснулись от встряски и утробно-каменного гула. Они разом вскочили, но еще быстрее ударил в горло пещеры воздушный поток и отбросил их к задней стенке. Послышался тяжкий грохот обвала. Потом — поющая, замурованная тишина…

11

Хуги слышал обвальный гул. Более того, знал, что он будет. Знал это не как человек, постигший разумом неизбежность

свершения ожидаемого события, а предчувствовал, что оно произойдет. Обостренной интуицией зверя мальчик угадывал с чувствительностью мошки, прижимаемой к земле силой атмосферного давления, что будет дождь и что он-то и явится, наконец, тем рычагом, который сдвинет с обремененного тяжестью склона наносные пласты щебня, камня, песка и снега. Если бы Хуги даже умел говорить, он все равно не объяснил бы, как удалось ему предугадать неминуемость обвала. Точно так же, как люди, не осознавая, что выполняют приказы гипнотизера, все-таки их выполняют. Ученым, вроде Федора Борисовича, не составило бы труда объяснить эту сверхчувствительность реакцией условных рефлексов на субсенсорные звуки, действием вибрационных чувств или еще чем-то, и они были бы правы, но сами, зная все это, все-таки не сумели бы проявить ту же реакцию на неминуемое событие. А между тем в неразвитости этой реакции, возможно, и заключена большая часть человеческого неведенья. Сумей человек разбудить ее в себе, и мир во многом раскрыл бы перед ним свою тайную сторону.

Обвал произошел на рассвете. Могучий ливень прошумел по горам и скатился в долину. И, как всегда, с приходом солнца лес наполнился птичьим звоном. Теплый ветер обсушил травы, и жизнь в горах продолжала идти своим чередом. Ничего, по существу, не изменилось. Только в одном месте — там, где ровно стояла скальная стена, — появилась каменистая россыпь. Она завалила стену на протяжении семидесяти шагов в длину, захватив левым крылом и горный водопад, в котором так любили сновать оляпки. Теперь водопада не было. Вода просто стекала по наклонной осыпи и, вгрызаясь в нее, уходила по новому руслу дальше вниз.

Хуги пришел к месту обвала только после того, как окончательно доел барсука. Уютный уголок с пещерой, где когда-то он жил с Розовой Медведицей, неузнаваемо преобразился. Не было здесь и двуногих существ. Хуги спустился по тропе и пошел вдоль подножия каменистой россыпи. Он присел напротив того места, где должна была быть пещера, и устремил взгляд сквозь толщу россыпи. Ему стало тоскливо. И тогда он тихонько заскулил — заскулил голосом собаки, почуявшей чужое несчастье.

Он не стал подниматься вверх, а движимый одиночеством, которое вдруг резко почувствовал, спустился по тропе на нижний ярус каменного барьера, а затем по крутому склону отправился в сторону ореховых зарослей. Он уже давно не видел ни Полосатого Когтя, ни Розовой Медведицы, напуганных приходом двуногих существ.

Он знал, что они сейчас бродят здесь, до отвала обжираются орехами, впрок запасая жир. Одного не знал, что они способны залечь в берлогу и проспать в ней всю зиму. Да и не было случая, чтобы они ложились при нем. С приходом глубокой осени Полосатый Коготь обычно, когда Розовая Медведица ушла от них совсем, первым покидал родные места и уходил с Хуги за белые хребты, идя навстречу теплу и обилию пищи. Так они и ходили из года в год.

Внезапно Хуги остановился. Он увидел на опушке ореховых зарослей целый выводок полосатых жирующих поросят. Далеко обойдя их сбоку, с наветренной стороны, услышал и запах, острый, едкий запах нечистоплотного зверя. Но он знал по опыту, когда приходилось им с Полосатым Когтем охотиться на таких же зверей, что поросята одни не бегают, что у них есть охрана и охрана эта для охотника весьма опасна.

И хотя соблазн был довольно велик, Хуги не рискнул подойти ближе. Он внимательно осмотрел местность, заприметил ее и отправился дальше, все время оглядываясь и ловя носом соблазнительные острые запахи.

Он пробродил остаток дня в ореховых зарослях, разыскивая медведей и поедая на пути вкусные молочные орехи. Время от времени взбирался на деревья, срывал самые крупные, очищал от зеленой рубашки и разгрызал зубами. Бывало, что по соседству с Хуги, не очень-то его пугаясь, резвились на деревьях светло-коричневые зверьки — солонгои. Гибкие, изящные, похожие на крупных горностаев, они были очень подвижны как на ветках, так и на земле. В какой-то миг солонгои соскакивал с дерева, замирал в стойке — и вот уже в зубах трепетала неосторожная мышь. Одного зверька, по-видимому молодого, судя по светлому меху, Хуги чуть было не поймал. Он схватил его за тонкий хвост, но солонгои в тот же миг извернулся и до самой кости прокусил мальчику большой палец. Хуги вскрикнул и мотнул рукой. Зверек отлетел и шлепнулся на землю. Это было для Хуги наукой: не трогай кого не следует, особенно ради забавы.

Жалуясь самому себе, Хуги слез с дерева и побрел дальше, зализывая на пальце глубокие ранки.

В этот день он не нашел ни Розовой Медведицы со своим выводком, ни Полосатого Когтя. Найдя укромное место в дупле пня, выгнал целую свору летучих мышей, натаскал травы и удобно проспал до следующего утра

А утром, лакомясь орехами, увидел с дерева медленно бредущего по редкому лесу медведя. Хуги привстал на суку и радостно издал свой призывный крик.

Медведь остановился, но, вместо того чтобы ответить ласковым урчанием, вдруг попятился и взревел:

— А-ах!

Хуги похолодел от ужаса. Но уже в следующую минуту вознегодовал: как это посмел чужой угрожать ему в его собственных владениях? Потрясая сучьями, за которые держался, Хуги тоже издал нечто подобное медвежьему реву. Перевода не потребовалось. Пришелец понял, что предлагают убраться из чужих владений. Но он и сам знал, что забрел не в свои. Эти угодья были богаче, удобнее и почему бы не стать их законным владельцем? Бурый поднялся на дыбы и пошел к дереву. Его подслеповатые глазки не сразу различили того, кто сделал вызов, а когда увидел, что на дереве сидит существо, похожее на человека, медведь оторопел. Конечно, ему ничего не стоило подойти к дереву и хорошенько тряхнуть за ствол. Но в прошлом году, вот так же разбойничая в чужих угодьях, он нарвался на засаду охотников, и его едва-едва не заставили снять шубу.

Бурый рявкнул и, больше не мешкая, пустился наутек. Хуги издал вслед свой победный клич и, нимало не задумываясь о соотношении сил, кинулся преследовать. За все годы это было, по существу, второе или третье нарушение заповедных границ, и нарушителя следовало наказать, как это делал раньше Полосатый Коготь.

Хуги мчался за Бурым как ветер, а тот улепетывал под гору. Но вот тут-то и встал на пути Бурого Полосатый Коготь. Чутьем угадав Хуги и увидя незнакомца, убегающего от него, старик кинулся наперерез и в несколько прыжков перехватил Бурого, ударил его грудью в лопатку. Бурый перелетел через голову и распластался на острых камнях. Но это было только началом унизительного избиения. Полосатый Коготь умел наказывать правонарушителей. Он задал ему такую трепку, что у того только летели клочья с мохнатой шубы. А Хуги еще раз подстегнул незнакомца своим ликующе-торжественным криком. Вот это было событие, вот это была жизнь, опьяняющая безудержным восторгом борьбы и победы! Есть ли еще что сильнее этого ощущения?

Оказавшись опять вдвоем, обрадованные встречей, Хуги и Полосатый Коготь трогательно обменялись ласками. Мальчик повалил медведя на спину, лег ему на грудь и стал приглаживать на шее мягкий, но взъерошенный мех. Старик тихонько урчал, словно спрашивал:

«И где ты только пропадал, непутевый? Неужели ты не боялся этих двуногих, которые так сильны своим громом? Слабого надо гнать, а от сильного лучше уйти. Это закон леса и гор, закон всех законов…»

Хуги тоже отвечал — повизгиванием и ворчанием, будто говорил: