Сын розовой медведицы
Шрифт:
– Хо-уп!
Орел вздрогнул, и голова его молниеносно повернулась к мальчику. Хуги увидел в больших желтых глазах какую-то дикую магнетизирующую силу. В царственной осанке орла появилось угрожающее беспокойство. Желтогрудый издал глухой клекот и камнем сорвался вниз. Хуги принял это за бегство. Он давно уже понял, что тот, кто бежит, слаб и, значит, можно его не бояться. Но тут ошибся. Желтогрудый взмыл в небо и вдруг, сложив крылья, ринулся прямо на него. Опоздай Хуги на какой-то миг, и ему бы несдобровать. Мальчик с кошачьей проворностью метнулся в сторону и юркнул в узкую глухую трещину. Неожиданно стало темно под размахом крыльев, послышался скрежет когтей по мшелому камню. Поняв, что Хуги неуязвим, Желтогрудый снова поднялся и стал делать над скалой виток за витком. Только теперь Хуги осознал, какой опасности он подвергался и что с ним может быть, если он вылезет из трещины. Так и сидел до ночи, пока бородатый орел куда-то не улетел. С тех пор Хуги больше не отваживался беспокоить царственную птицу в ее владениях, но в памяти затаил обиду и злость.
И вот теперь, найдя вместо пестуна жалкие останки, он со злобой посмотрел на вершину скалы, но орлов там не было.
У зверя нет представления о своей смерти, но она вызывает в нем инстинкт страха. Этот страх безотчетен и все же связан с конкретными ощущениями. Животное, не понимая, что может умереть, просто боится боли, которую приносит ему или может принести своим насилием другое, более сильное животное. Смерти, как таковой, в его представлении нет. Нет и душевных мук, предшествующих неминуемой смерти. Поэтому личное "я" в сознании зверя до последнего часа остается бессмертным. Он знает лишь одно: умереть может всякий, только не он. Убивая себе подобных для того, чтобы утолить голод, животное никогда не предполагает, что само может оказаться жертвой; если ею становится, оно ощущает только страх перед болью и только боль. Однако гибель близких сородичей может вызвать в нем более сложные чувства, приближенные к чувствам человека: ненависть к убийце и тоску по ближнему. Однако, как и у людей, тоска постепенно проходит, ненависть же остается до последних дней. Это, конечно, свойственно сильному зверю, и такой зверь цепко удерживает в своей памяти пережитое и действует в дальнейшем, полагаясь только на личный опыт.
Но Хуги сейчас чувствовал острее гибель своего товарища, которого он знал два года и к которому успел привыкнуть, деля с ним нехитрые радости игры и веселья; он воспринял это как личную обиду, нанесенную не столько тем двуногим существом, которое бежало от него самого, сколько этими пернатыми хищниками, свившими свое гнездо на скале и когда-то посягнувшими причинить боль и ему. Хуги был умнее зверя. Он способен был мыслить глубже и видеть дальше, чем мыслил и видел его умудренный опытом и годами наставник.
Полосатый Коготь осторожно внюхивался в остатки молодого медведя, разбросанные по траве, сердито ворчал, опасливо кидал взгляды на то место, откуда вчера прогремел выстрел. Но все вокруг снова было тихо и спокойно. Зато Хуги вел себя крайне возбужденно. Он метался по лужайке, тоскливо скулил и тоже поглядывал на скалу, но выше, туда, где обычно сидели орлы. Внезапно выпрямился, глаза загорелись, кулаки сжались, и он твердо, преисполненный какой-то решимости, пошел к подножию скалы. Высокая глыба серого камня, покрытая зелеными лишаями, встала на пути. Он поднял голову, присел и вдруг сильным толчком подбросил себя вверх. Руки цепко схватились за выступ. Худощавое мускулистое тело снова напряглось тысячами пружин и опять вскинулось выше. Руки работали быстро-быстро - и вот он уже на площадке. Секунда - прыжок, и смуглая фигурка, сразу уменьшившаяся в размерах, уже за полутораметровой трещиной.
Полосатый Коготь, словно поняв его намерения, недовольно заворчал, подошел к скале и понюхал то место, откуда Хуги начал взбираться. А мальчик тем временем достиг россыпи камней, по которой прокралось с другой стороны двуногое существо, бросившее затем свой лисий малахай и длинную палку, пахнущую незнакомым запахом серы и металла. Через минуту то и другое полетело под возглас мальчика вниз. Полосатый Коготь отпрянул было от грохота, а затем подошел и потрогал лапой ружье. О, он знал, что это была за палка! Из такой вот когда-то вылетел гром и ударил его в плечо. И как было после больно! С тех пор он знал, что человека надо бояться, особенно если при нем есть длинный предмет, пахнущий железом и сладким дымом. Или же нападать на него, когда нет возможности убежать.
Полосатый Коготь сердито заурчал, затем подцепил когтями длинный ствол, зажал его и поднялся на дыбы. Хуги смотрел сверху с интересом и любопытством. Медведь переступил, размахнулся и с силой ударил о кромку камня прикладом ружья. Узкий приклад с мелкими зарубками по цевью разлетелся в щепки. Медведь замахнулся еще. От ружья отлетел замок и кремень. Теперь оно больше не издаст вонючего грома и не укусит в плечо, как укусило некогда. Это была месть, и месть справедливая. Ствол ружья Полосатый Коготь запустил в малинник. Потом очередь дошла до лисьего малахая, пахнущего острым потом человека. В воздух полетели клочья рыжей шерсти и ошметки засаленных тряпок.
Хуги, проследив за расправой Полосатого Когтя, издал горлом клекочущий звук, которым обычно выражал свое удовлетворение, и снова полез по скале вверх. Безошибочно определяя, за какой выступ, за какую грань можно уверенно схватиться рукой, чтобы подтянуться или перебросить гибкое тело к следующему уступу, Хуги лез все выше и выше, и порой казалось, что он поднимается по отвесной стене. Высота не пугала: высоко в камнях он чувствовал себя не менее уверенно, чем на ровном месте. Монолитная скала, вся в трещинах и складках, постепенно сужалась, местами образуя мелкую осыпь. Хуги обходил такие места. И вот он уже наверху, на самом пике. Перед ним, как на ровной площадке такыра, один за другим высились каменные утесы, чьи вершины были вечно покрыты снегом и всегда стояли выше, чем облака.
С высоты увидел Хуги - далеко внизу - и знакомую долину, и ступенчатый спад всего горного массива, покрытого разными поясами леса. Альпийские луга тоже были все на виду. Его острый глаз далеко видел пасущихся на равнине иликов, небольшие стада кабарожек и еще каких-то рогатых зверей - не то маралов, не то джейранов. С высоты орлиного полета увидел Хуги и Старую Ель, росшую на вершине каменного кряжа. Он знал: там жили волки. Они тоже, как и орлы, были врагами. Но он, медленно и уверенно вживаясь в среду природы, все больше осознавал свое превосходство над ее обитателями. Все меньше боялся тех, кто мог ему причинить боль. Он уже начинал чувствовать себя властелином. До сих пор помнил урок, преподанный барсуком Чуткие Уши, и теперь мог бы при случае поквитаться с ним, но барсук по-прежнему был недосягаем в своей норе и по-прежнему держался осторожным отшельником. Рядом с заваленным ходом он вырыл другой и теперь опять грелся на солнышке.
Вдруг Хуги забеспокоился. Предчувствие беды заставило посмотреть вверх. Высоко-высоко кружил над ним Желтогрудый. Маленькая распластанная тень, скользившая по камням, становилась все больше и больше. И Хуги заторопился. Отыскал взглядом черную копну гнезда на угловатом выступе и заметил в нем одиноко прижавшегося птенца. В три прыжка он достиг этого выступа, протянул руку и схватил за горло неоперившуюся шею орленка. Тот зашипел, уперся, прикрывая белыми пленками злые желтые глаза. Но Хуги выдернул его и, размахнувшись, бросил наотмашь вниз. Потом уперся в гнездо ногами, натужился, и целая копна палок и сучьев с треском полетела с обрыва, увлекая за собой оползень камней. Только несколько секунд следил он взглядом, как, подпрыгивая на лету, падает в пропасть гнездо ненавистного бородача и его подруги, а затем стремглав кинулся наверх, к спасительной трещине в камне. Он успел вовремя. Упругая волна воздуха под сильными крыльями пригнула его еще ниже. Ягнятник испустил резкий клекот, в котором гнев мешался с отчаянием, и бросился вниз, на выступы, о которые все еще билось и рассыпалось старое, пропитанное известью переваренных костей гнездо.
Спустя немного на вершину скалы опустилась и самка. В когтях был зажат крупный козленок теке. Но увы, кормить было некого.
До самой ночи караулили бородачи спрятавшегося Хуги, но так и не дождались. На месте разоренного гнезда осталась лишь лежать обезображенная тушка мертвого орленка, найденная и поднятая Желтогрудым.
С тех пор бородачи никогда больше не вили гнезда на этой скале. Хуги отстоял ее для себя. Это был его первый шаг на пути укрепления владычества в обширных владениях Розовой Медведицы и Полосатого Когтя.