Сын розовой медведицы
Шрифт:
– Ой-бай! Совсем старый стал! Лучшего своего гостя не признал! Неужели жолдас Дундулай?
– Он! Он!
– воскликнул, смеясь, Федор Борисович.
Они обнялись.
Ибрай и в самом деле постарел. Черты лица расплылись еще больше, он несколько обрюзг, стал медлительней, очевидно, от покойной жизни. Радостный, словоохотливый, он повел их к себе в дом. Небольшая мазанка с плоской глиняной крышей стояла неподалеку от заготпункта. В крохотном дворике за низеньким дувалом просушивалась на куче карагача постель: кошмы, подушки, одеяла, два тканых коврика. В сторонке стояла летняя печурка с вмазанным казаном, тут же на кольях висела кухонная утварь. Возле печки возилась сердитая по виду, средних лет казашка в широком засаленном платье с серебряными монистами.
– Это моя жена, - пояснил Ибрай, немного сконфузясь.
– Что поделаешь? Надо. Бала, сын, сиротой рос. Догляд нужен.
Федор Борисович и Скочинский понимающе кивали.
Ибрай что-то быстро и требовательно сказал жене. Та поклонилась гостям, но хмурое выражение с ее лица не сошло. Однако хозяйка оказалась расторопной. Быстро внесла в прохладную комнату с земляным полом нагретые солнцем кошмы, набросила на них один из ковриков и застелила скатертью.
Ибрай пригласил садиться. Мужчины, не задумываясь, подломили под себя ноги, крест-накрест, Дина же в не решительности стала оглядываться, не зная, как сесть, в какой позе. Ибрай, поняв ее смущение, с деликатным молчанием протянул плисовую подушку на вате. Дина села, подогнув ноги в одну сторону, одернула юбку на округлившихся коленях. Хозяйка еще принесла подушек, и гости разместились удобно. На скатерти появился поднос с чайником и четыре пиалы. Потом баурсаки4, ломтики овечьей брынзы и канифольного цвета кусочки варенного в молоке сахара. Затем хозяйка принесла и самовар, большой, ведерный, желтой начищенной меди. Села у самовара и стала разливать пахучий чай, наливая его в пиалы малую малость. Федору Борисовичу и Скочинскому это было знакомо: горячий чай в малых дозах не обжигал губ и полностью сохранял духовитость и вкус.
– А где же сын?
– спросил Федор Борисович.
– В школе гуляет, - ответил хозяин с гордостью.
– Шибко грамотный стал.
– Какая же теперь школа? Лето.
– На экскурсию пошел. В горы. Учитель повел. Хороший учитель. Много разного ума дает. Моего сына хвалит больше всех...
Бесстрастная, неулыбчивая казашка нахмурилась, молча посмотрела на Ибрая. Тот осекся, замолчал, потом стал спрашивать, где и как это время жили его друзья. Федор Борисович и Скочинский не торопясь, как и положено было в застольной беседе, рассказывали.
– Значит, ученые люди стали? Хорошо, ах, хорошо!
– покачивал Ибрай головой, на которой уже четко пробивалась ржавая седина.
– Я шибко завидую ученым людям. Больно охота, чтобы сын тоже ученый стал...
Жена опять нахмурилась, губы сердито зашевелились.
– Айтма!
– резко сказал хозяин. Настроение у него было явно испорчено.
– Айда бар, махан кирек!5
Хозяйка, только подливавшая чай гостям и мужу, сама не пила. Получив приказание, встала и вышла.
– Вот шайтан баба! Мыстан6, - проворчал он ей вслед.
– Так все хорошо. Хозяйка да, хорошая, жена хорошая, а вот малайку не любит. Наверно, гонять надо...
– Ну зачем же гонять?
– улыбаясь, рассудил Федор Борисович.
– Надо внушить: ребенок, мол, сирота, ему нужна мать. Кто же о нем побеспокоится?
– Ой!
– Ибрай безнадежно махнул рукой.
– Я так много ей калякал. Не понимает. Сперва вроде хорошая была, а потом сдурела. Своего дитя нет. Рожать не может. Кто виноват?
– говорил он отрывисто и возбужденно.
Когда мясо было подано и хозяйка удалилась, соблюдая обычай, разговор снова обрел спокойный, уравновешенный характер.
– Ибрай-ага, - сказал Федор Борисович, - хорошее угощение располагает к хорошему разговору. Мы сюда приехали по важным делам. Наша экспедиция научная. Мы едем в горы, чтобы там изучать жизнь зверей и птиц. Нам потребуется знающий эти места проводник. Потребуются лошади и под седло и под вьюки. Вы здесь всех знаете. Помогите, пожалуйста.
– Лошадей много надо?
– спросил Ибрай.
– Три под седло да столько же под вьюки.
– Куда ехать будешь?
– У вас есть гора Кокташ, - осторожно сказал Федор Борисович.
– Вот туда и хочу ехать.
Ибрай коротко, но внимательно взглянул в лицо Федору Борисовичу. Однако и этого было достаточно, чтобы понять, что Ибраю известна легенда о Жалмауызе. И все же ответ прозвучал спокойно:
– Шибко далеко. Три дня ехать надо. Зачем? Всякий зверь, всякая птица совсем недалеко есть.
– Таков у нас маршрут. Изменить не можем.
Ибрай задумался. Видно было, что он в затруднении и не знает, как продолжать дальше этот разговор. Федора Борисовича он считал старым другом, которому еще помимо всего обязан за разгром банды Казанцева, уничтожившей его род. Такому человеку он должен был помочь не задумываясь, но тот просил почти невыполнимое. Конечно, лошадей купить поможет, но ведь ему сделали косвенное предложение быть еще и проводником. Если бы в другое место, он, конечно бы, согласился, но ехать в долину Черной Смерти...
И Ибраю ничего не осталось, как только быть откровенным. На этот-то прямой разговор и рассчитывал Федор Борисович.
– Жолдас Дундулай, - начал хозяин, - ты мой старый друг и мой почетный гость. Поэтому я буду говорить честно. Кокташ не надо ехать.
– Почему?
– Шибко дурная слава идет. Ты знаешь, там мой брат Урумгай и его жена помирали. Теперь казахи боятся кочевать в долину Кокташ.
Федор Борисович продолжал разыгрывать роль несведущего человека.
– Но мы-то при чем? Мы-то не боимся...
– Шулай, шулай, так, так, - со вздохом отвечал хозяин.
– Однако разговор нехороший пойдет. Кочевой казах обижаться будет.
– Да на что обижаться-то?
– Если хочешь, поедем в другое место, я сам тебя поведу. Сейчас работы мало. Лето идет. Пушной зверь бить нельзя. Шкурка плохая. Пожалуйста, поедем к горе Чулак или еще куда, но Кокташ не надо. Я тоже маленько работать буду. Охотников встречать нужно, договор писать. Ильберса возьмем. Пусть помогает. Парнишка грамотный стал.
Федор Борисович упрямо помотал головой.
– Такое у меня предписание. Не могу в другое место. Почему на меня казахи могут обидеться?
И тогда Ибрай выложил все.
– Жолдас Дундулай, - сказал он, - ты шибко умный человек. Казахи народ темный, но тоже ум есть, своя вера есть. Если ты пойдешь Кокташ, казахи думать будут: ты нарочно пошел, чтобы им плохо делать. Потому что кто туда ходил - Кокташ, обязательно потом всякую болезнь тащил - оспу, чуму, холеру. Такое это нехорошее место. Много людей помирало. Вот почему казах не любит, кто туда ходит. Шибко сердиться будет.