Сын розовой медведицы
Шрифт:
Федор Борисович усмехнулся, поняв, куда гнет хозяин: старика с его сыновьями и зятем к беднякам не причислишь, небось тысячи полторы мелкого и крупного скота пасется в степи. Ответил прямо:
– Есть еще и недобитые баи, кулаки и подкулачники. Вот они и поделятся с беднотой. А беднота, надо полагать, объединит свои силы, начнет создавать коллективные хозяйства. Советская власть поможет. Сейчас по всей стране идет ликвидация безграмотности. Люди строят больницы, школы, специальные учебные заведения. Частные предпринимательства закрываются. Все идет к тому, чтобы из бывшей отсталой России сделать Россию сильным индустриальным государством, культуру и быт малых народов, учитывая и сохраняя их национальный уклад жизни, поднять до передового уровня.
Ибраю и Кара-Мергену эти слова пришлись по душе, но хозяин с ухмылкой покачал головой:
– Не знай, не знай. Разговор твой правильный, почтенный Дундулай-ага, только шибко далекий. А нам, кочевым казахам, жить надо, как жили наши отцы и деды.
– Придется перестраиваться.
– Как твой друг Ибрай?
– хитро сощурился аксакал, и все его мужское семейство тоже криво заулыбалось, одобрительно закивало в знак удачной реплики своего главы рода.
Но Федор Борисович не моргнул и глазом.
– А что, Ибрай Кенжентаевич и раньше богачом не был. Его род едва ли владел сотней овец и десятью лошадьми. Это, по вашей степной жизни кочевника, так, захудаленький середнячок. Таких Советская власть и сейчас не притесняет. А вот тем, у кого и поныне имеются гурты овец и стада кобыл, тем придется поделиться богатством с бывшими своими работниками. Ничего другого Советская власть обещать не может.
Кильдымбай потемнел лицом, его зять Абубакир решительно сдвинул брови, не скрывая негодования, остальные тревожно переглянулись. Но долг гостеприимства обязывал к мирной беседе, и вскоре после небольшой паузы разговор опять вернулся к цели приезда аги Дундулая.
– А что же это за места, куда лучше совсем не ходить?
– вроде бы с наивным любопытством спросил Федор Борисович.
Но Кильдымбай ответил как-то неопределенно, и тогда Федор Борисович умышленно добавил:
– Я не боюсь гор. Я еду специально их изучать, чтобы потом написать книгу. Поэтому поеду туда, куда только пожелаю.
Этими словами хотел дать понять казахам, что волен в своем выборе и что вполне может оказаться как раз в тех местах, от которых они его предостерегают.
Проговорили до самого темна, но о Кокташе так никто и не завел речи. Однако Кильдымбай что-то почувствовал, и, когда Федор Борисович сказал, что выполняет государственное задание, аксакал опечаленно помотал головой и ответил загадочной пословицей:
– Так, так. Всякое дело хорошее, если оно не несет другим зла.
Наутро караван пошел дальше. Ибрай с сыном остались гостить у Кильдымбая.
Из степи отчетливо виднелись белые пики гор над темной грядой Джунгарского Алатау. Дину поражала безбрежная ширь каменных нагромождений. "Неужели можно проникнуть к самым подножиям этих белых шапок?" - думала она, глядя на неприступную издали гряду.
Оглядываясь в степь, оставляемую позади караваном, Федор Борисович раза два или три замечал далеко на горизонте черные точки. Он разглядывал их в бинокль, дал посмотреть и Кара-Мергену, который ехал с привязанным к седлу барашком, подаренным Кильдымбаем. Но тот тоже пожал плечами: это могли быть и джейраны, но могли быть и всадники. "Неужели Кильдымбай послал выследить, куда мы едем?" - подумал Федор Борисович.
А караван все ближе и ближе подходил к горам. Кара-Мерген вел его к долине Кокташ, называемой казахами Черной Смертью.
8
За два дня до прихода экспедиции в долину Хуги побывал в ней. Он не знал и не помнил, что его манило сюда. Но ежегодно спускался с гор, бродил по тугайным зарослям, вспугивая птиц и мелких зверюшек, пока, наконец, не выходил к тому месту, где все еще лежал в кустах тамариска скелет отца. Хуги садился возле него и подолгу сидел, сузив щелки глаз и глядя туда, где пышным взбитым ковром цвели красные маки. Затуманенный взгляд мальчика словно уходил в себя, в свое прошлое, которое давно забылось. Но он знал, что оно было и каким-то образом тесно связано с тем, что лежало сейчас перед ним.
В этот раз Хуги дольше обычного задержался у останков отца. Потом решительно встал, будто мгновенно от всего отключившись, и, не оглядываясь, пошел в горы.
Вернувшись к логову, принялся за обычные свои дела. Полосатый Коготь бродил где-то неподалеку, и Хуги не стал его разыскивать. Ему хотелось есть, хотелось мяса. Он медленно побрел вверх, в сторону альпийских лугов, чтобы там попытать охотничье счастье - поймать сурка, когда тот, увлекшись едой, подальше отойдет от норы. Верткий и стремительный, Хуги теперь часто прибегал к этому способу охоты.
Однако ему повезло. Выйдя на альпийский луг, он увидел на том самом месте, где когда-то с Розовой Медведицей они пировали у зарезанного ею илика, какую-то тень. Хуги затаился в кустах, стал внимательно вглядываться, ловя носом запахи. Потом еще приблизился, бесшумно ползя по траве и не задевая над собой ни одной ветки. И вот перед ним открылась картина: красная волчица, видно только что убившая косулю, пировала.
Хуги узнал волчицу. Это была Хитрая.
Однажды с Полосатым Когтем они вот так же напали на след охоты волков и, идя по нему, наткнулись на пиршество. Хитрая и Бесхвостый доедали марала. По праву сильного Полосатый Коготь прямо пошел на них. И волки вынуждены были, скалясь и угрожая, отступить. Этот великан был им не по зубам. Видели они и Хуги, который встал во весь рост и тоже пошел на них, сутулясь, всем своим видом выражая угрозу.
Теперь волчица была одна. Занятая делом, она не чувствовала опасности. Хуги, не раздумывая, поднялся, втянул в плечи голову и согнул в локтях руки, широко растопырив пальцы. И вдруг пронзительно выкрикнул:
– Хо-уги-и!
Прихваченная врасплох, Хитрая подпрыгнула в воздух на целый метр. Ее пасть лязгнула с силой захлопнувшегося капкана. Волчица перевернулась и встала на ноги по ту сторону туши.
Она была стара, и все реже удавалось ей настигнуть и убить животное. Даже молодые и сильные не всегда могли догнать быстроногих косуль. Чаще всего жертвами оказывались больные и ослабевшие. Эта косуля хромала. Хитрая подкараулила и взяла ее у водопоя.