Сын шевалье
Шрифт:
— Вечное проклятие! Что бы я ни сделал, меня ждет вечное проклятие! Но тогда…
Наконец он поднял голову. Искаженное мукой лицо его несколько прояснилось. Две слезы покатились по щекам, и он сказал тоном жертвенного смирения перед судьбой:
— Я уезжаю… немедленно! Возвращаюсь в Ангулем, и будь что будет! Прощайте!
Не прибавив более ни слова, он повернулся и зашагал в сторону ворот. Пардальян, догнав его несколькими широкими шагами, вложил ему в руку кошелек со словами:
— На пропитание в дороге.
Равальяк, казалось, не заметил этого великодушного жеста. Сгорбившись
— Уф! — вздохнул Жеан. — Наконец-то он уезжает!
— Дай Бог, чтобы не передумал в пути, — сказал Пардальян скептически.
— Мы сделали все, что в силах человеческих, — возразил Жеан. — Разве что не выдали его…
И он добавил с доброй улыбкой:
— Теперь, когда дела короля улажены, я, кажется, имею право заняться своими? Что вы на это скажете, сударь?
Вместо ответа Пардальян двинулся к дверям жилого строения, которая распахнулась прежде, чем он протянул руку. В проеме показался Саэтта, открывший ее изнутри.
— Смотри-ка! — насмешливо бросил Пардальян. — Да это же синьор Гвидо Лупини!
— Саэтта! — прорычал Жеан. — Черт возьми! Я так и думал, что ты не пропустишь счастливого мгновения, когда меня ожидают в засаде убийцы и когда лучники гонятся за мной по пятам, чтобы схватить меня!
С этими словами Пардальян и Жеан переступили порог, не дав удивленному Саэтте захлопнуть дверь.
Люди Кончини находились вместе с ним в башне, стоявшей сзади. Они не могли видеть, что происходит у двери. Саэтта хорошо знал это, но ему достаточно было громко крикнуть, чтобы помощь подоспела немедленно. Однако Саэтта был храбр. К тому же он знал, чего можно ожидать от Жеана, которого сам воспитал; равным образом не сомневался он и в Пардальяне, чья репутация безупречного рыцаря была ему прекрасно известна.
Перед ним стояли пятеро. Но он был уверен, что эти пятеро не станут нападать одновременно — и шпага его встретит только одну шпагу. А Саэтта, много раз доносивший на Жеана, Саэтта, только что предупредивший начальника полиции, который уже мчался в Рюйи, так вот, этот самый Саэтта счел бы себя опозоренным, если бы позвал на помощь, имея против себя лишь одного противника.
Он не произнес ни слова, отступив назад, обнажив шпагу и мысленно говоря себе:
— Мне надо продержаться всего две минуты, и начальник полиции будет здесь. Тогда, если король убит — во что я не особенно верю, поскольку очень уж все спокойно в этой карете, — Жеана схватят. Если нет, я дам Кончини время увезти малышку… и с Жеаном можно будет делать все, что угодно.
Разумеется, эти мысли пронеслись в его голове с быстротой молнии.
Что до Жеана, то он, возможно, и не собирался сражаться с Саэттой. Но поскольку противник обнажил шпагу и встал в позицию с такой непринужденностью, как если бы дело происходило в фехтовальном зале, юноша, даже не успев подумать, схватился за рапиру. Клинки со звоном скрестились.
Схватка двух мастеров своего дела была, вопреки обычаям эпохи, безмолвной. Под обличьем холодной решимости Саэтта скрывал тревогу. Жеан сказал ему, что получил несколько уроков от отца. До сих пор итальянец был уверен в
Жеан, напротив, торопился. И без того много времени было потеряно. Только что пробил полдень. Кончини был здесь — присутствие Саэтты доказывало это, — и Бертиль угрожала страшная опасность. Каждая минута могла оказаться для девушки роковой. Нанеся несколько ошеломительных по быстроте ударов, юноша выбил шпагу из рук противника.
— Vacca madonna! — выругался Саэтта.
Он сделал движение, чтобы броситься за своей рапирой, но Жеан, приставив острие шпаги ему к горлу, холодно произнес:
— Не двигайся или умрешь!
Саэтта, скрестив руки на груди, промолвил с непередаваемой интонацией:
— Очень хорошо, убей меня!
Жеан покачал головой и, сделав знак Гренгаю, шепнул ему на ухо несколько слов. Затем, не обращая более внимания на Саэтту, он устремился в сопровождении Пардальяна к башне, громко крича:
— Бертиль! Бертиль! Я здесь!
Глава 76
ДА ЗДРАВСТВУЕТ КОРОЛЬ!
Именно в этот момент Бертиль поднесла к губам яд Галигаи. Одна сотая секунды, и все было бы кончено. Но рука ее застыла. Быстрым движением высвободившись от Кончини, она бросилась к двери, и с губ ее, уже ощутивших дыхание смерти, сорвался призыв:
— Ко мне, Жеан! Ко мне!
— Я здесь! — отвечал уже близкий голос Жеана.
Кончини также услышал и узнал этот голос. Он зарычал в ярости:
— Проклятый бандит! Значит, его не арестовали… Клянусь кровью Христовой, я его убью!
Оттолкнув Бертиль, он выскочил за дверь, задвинул засов и, опустив голову, хотел броситься на врага со шпагой в руке.
Вокруг него раздавались ругательства, проклятия, богохульственные крики… а также хрипы и стоны. Он оказался прижатым к двери и, бледный и всклокоченный, принужден был, скрежеща от бессильного бешенства зубами, наблюдать за грандиозной схваткой, не принимая в ней участия.
Жеан и Пардальян продвигались вперед бок о бок твердым шагом, ни на йоту не отклоняясь от прямой линии. Жеан сразу же заметил Кончини, застрявшего у двери. И все его страхи исчезли. Слава Богу, он поспел вовремя! Что значили перед этим восемнадцать наемных убийц, вставших у него на пути? Он, возможно, и не видел их — просто шел вперед, отбрасывая все, что мешало.
Оба неумолимо приближались к заветной двери. У обоих была в руке шпага, но они держали ее за клинок, нанося удары эфесом. И при каждом их взмахе падал человек. Роктай лежал на полу с проломленным черепом. У Эйно были сломаны ребра. Оглушенный Лонваль хрипел. А двое все наступали, хотя головорезы Кончини пытались оказать сопротивление. Их приводило в ярость то, что противники не желали скрестить с ними оружие, предпочитая пользоваться рапирой, как дубиной.
Впрочем, вскоре они получили, что хотели. На помощь отцу и сыну подоспели Гренгай, Эскаргас и Каркань. И уж эти-то, черт возьми, не отказали себе в удовольствии пустить в ход клинки, нанеся врагу значительный урон.