Сын шевалье
Шрифт:
В полном смятении несчастный начальник полиции залепетал какие-то невероятные оправдания, но король оборвал его, сказав сухо:
— Довольно, сударь. Возвращайтесь к себе и ожидайте моих распоряжений.
Это была опала. Крах всех надежд. Неви пошатнулся, не выдержав подобного удара, и Жеану стало жаль его.
— Сир, — произнес он, — я осмелюсь испросить милости у Вашего Величества.
При слове «милость» Генрих IV поморщился, но сдержал себя и сказал с хитрой улыбкой:
— Посмотрим, что это за милость! Если вы не потребуете слишком
— Сир, верните свое расположение господину де Неви, — просто ответил Жеан. — Он хотел меня арестовать, ибо ему это казалось необходимым. Он считал, что поступает правильно, и я не сержусь на него. Он совершенно ни при чем, и я могу заверить короля: он не знал о том, что здесь замышляется.
— Черт возьми! — проворчал король. — Именно это я и ставлю ему в упрек! Видно, мне на роду написано лишь то, что соизволят мне рассказать два этих дьявола!
А вслух произнес:
— Не могу отказать вам в этой просьбе, которая делает вам честь. Забудем об этом, Неви! Однако, Дьявольщина, постарайтесь больше не совершать таких ошибок!
Он взял Жеана за руку и возгласил так, чтобы его слышали все:
— Господа, я должен представить вам этого юношу. Перед вами Жеан де Пардальян, маркиз де Сожи, граф де Маржанси и де Вобрен… человек, четырежды спасавший меня на протяжении нескольких недель… человек, которого я люблю и уважаю более, чем кого бы то ни было… за исключением господина де Пардальяна, его отца и моего друга. Пусть об этом знают все, дабы этим двум людям оказывалось должное почтение.
Тут трое храбрецов не выдержали. Опьянев от радости и гордости, Гренгай, Эскаргас и Каркань вскричали во всю мощь своих легких:
— Да здравствует король!
Генрих IV поблагодарил их кивком.
А дворяне, лучники, гвардейцы загремели в едином порыве:
— Да здравствует король!
Сияющий Неви, надеясь загладить свою оплошность, торопливо проговорил:
— Сир, кроме господина маркиза, у которого я со всем смирением прошу простить меня, есть и другой пленник… и он, возможно, сможет дать нам какие-то сведения,
— Что же вы раньше не сказали? — проворчал король. — Где этот пленник?
— Вот он, сир, — сказал Неви, делая своим людям знак подвести Саэтту.
— Дьявольщина! Как же я про него забыл? — пробурчал Жеан. Вслух же он произнес: — Сир, господин де Неви ошибается. Это не его пленник, а мой,
— Так и есть! — признал Неви, закусив губу.
— Сир, — продолжал Жеан, — этот человек не может дать никаких сведений по той простой причине, что ничего не знает. Этот человек принадлежит мне. У нас с ним старые счеты, и я прошу Ваше Величество оставить его мне.
Генрих IV, посмотрев на Жеана и на Саэтту, равнодушно бросил:
— Быть по сему. Раз он принадлежит вам, забирайте его!
И он поднялся в карету, сев рядом с Бертиль.
Жеан, подойдя к Саэтте, собственноручно разрезал путы, стягивающие пленнику ноги и руки, а затем в сопровождении Пардальяна, Гренгая,
Подобрав шпагу старого браво, Жеан встал перед ним и долго смотрел на него с задумчивым видом. Пардальян с любопытством ожидал, какое решение примет сын. Трое храбрецов не сомневались, что Саэтта будет убит на месте.
Сам Саэтта думал так же. Вся предыдущая сцена прошла в его присутствии, и после дружеских слов короля, адресованных Жеану, он понял, что все его мечты о мести рассыпались в прах. Свирепое отчаяние овладело его душой, и он страстно желал удара, которым прервалось бы ставшее бесцельным существование. Видя, что Жеан молчит, он выпрямился во весь рост и, устремив на юношу пылающий, как огонь, взор, с вызовом произнес:
— Чего же ты ждешь, малыш? Убей меня. Неужели не смеешь? Или полагаешь, что я боюсь смерти? Надеешься, что я стану умолять тебя о пощаде? Так слушай же: я хотел сделать из тебя вора и убийцу. Мне это не удалось. Я хотел, чтобы ты погиб на эшафоте, и сделал для этого все. Именно я послал начальника полиции на улицу Арбр-Сек, я натравил на тебя людей министра Сюлли, я вызвал сюда сегодня господина де Неви. Но и здесь мне ничего не удалось. Я вел с тобой безжалостную борьбу, однако я проиграл. Теперь мне надо платить: рази!
Жеан слушал, мягко покачивая головой. Когда бывший учитель фехтования умолк, он взглянул на своего отца, словно пытаясь прочесть на его лице, какое решение следует принять. Переведя взгляд на Саэтту, он тихо сказал:
— Все, что ты говорил, верно, и я об этом знал. Возражать тебе не стану, ты вряд ли меня поймешь. Но я, Саэтта, хочу помнить только об одном: ты кормил и поил меня, когда я был маленьким; ты ухаживал за мной, словно мать, когда я болел. Вот твоя шпага, Саэтта! Ступай, я не трону тебя… и кошелек мой будет, как прежде, к твоим услугам.
И, отвернувшись от фехтмейстера, неподвижно стоявшего с рапирой в руке, в полном оцепенении от охватившего его глубочайшего удивления, он взял под руку Пардальяна и увлек в сторону, спрашивая:
— Вы так же поступили бы на моем месте, отец?
Пардальян не ответил, а только многозначительно улыбнулся сыну. Жеан, кивнув, прошептал:
— Я рад, что вы одобряете мое решение, сударь.
Они вернулись к карете. Король, высунув голову в окно, весело скомандовал:
— Господа де Пардальяны, вы поедете со мной.
И добавил с хитрой улыбкой:
— Нам нужно уладить одно семейное дельце.
Пока Пардальян с сыном садились в карету, Генрих внимательно наблюдал за тремя храбрецами, застывшими, будто на параде, а потом распорядился:
— А вы будете сопровождать нас… Кажется, вы никогда не расстаетесь со своим вожаком?
Эскаргас, Гренгай и Каркань, на глазах раздувшись от радости и не зная, как выразить распиравшие их чувства, приложили руку к сердцу и грянули дружно:
— Да здравствует король!