Сын Солнца
Шрифт:
Ни перепуганная лисица, ни тушканчик не задержали внимание возничего, который оставил, их на добычу другим. Плотная группа охотников вскоре рассеялась.
Сын Фараона заметил стадо газелей.
— Великолепно! — воскликнул его напарник, — бросаясь в погоню.
Три газели, старые, или больные, отделились от остальных и углубились в русло высохшего уэда, который змеился между двумя скалистыми берегами.
Повозка остановилась.
— Здесь придется идти пешком.
— Почему?
— Почва слишком неровная, и колеса могут повредиться.
— Но газели уйдут далеко вперед!
— Нет, я знаю это место. Они укроются в одной пещере, где мы их легко найдем и убьем.
И они пустились в путь, не обращая внимания на тяжесть оружия и провизии, устремленные к одной цели, шли три часа подряд. Когда жара стала невыносимой, они остановились в тени горного уступа, на котором росли растения с мясистыми листьями. и позавтракали.
— Устал?
— Нет.
— Ну тогда у тебя есть чувство пустыни: она либо лишает сил, либо придает энергии, дает второе дыхание, возобновляющееся всякий раз, когда ступаешь на раскаленный песок.
Куски скалы откалывались, скатывались по склонам и падали на дно высохшего потока. Трудно было представить себе, что в сердце этой красной бесплодной земли может течь река-кормилица, что там есть деревья и возделанные поля. Пустыня была иным миром посреди мира людей. Рамзес осознал непрочность своего существования и одновременно — силу, которую стихии могли сообщить открытой им душе. Бог создал пустыню, чтобы человек хранил молчание и внимал голосу тайного огня.
Старый возничий проверил стрелы с кремниевыми остриями. Закраины оканчивались двумя выступами с закругленными краями, которые служили грузом.
— Стрелы не лучшие, конечно, но нам и такие сойдут.
— Пещера еще далеко?
— Примерно в часе ходьбы. Ты хочешь вернуться?
— В путь!
Ни змеи, ни скорпиона… Казалось, в этой унылой местности не было ни одной живой души. Может быть, они зарывались в песок или укрывались под скалами, дожидаясь прохладного вечера, чтобы выйти из своих укрытий.
— У меня болит левая нога, — пожаловался спутник Рамзеса. — Старая рана дает о себе знать. Нужно бы остановиться и немного отдохнуть.
Когда наступила ночь, он все еще не мог идти.
— Ты спи, — посоветовал он Рамзесу, — боль не дает мне уснуть. Если почувствую, что засыпаю, я тебя предупрежу.
Сначала тепло первых лучей было приятным, но очень скоро стало жечь невыносимо. Солнце на рассвете только короткое время ласкало: выйдя победителем из схватки с тьмой и драконом, пожирающим жизнь, оно, ликуя, демонстрировало свою победу с такой силой, что людям приходилось искать от него укрытия.
Рамзес проснулся.
Его спутник исчез. Сын Фараона был один, без еды и оружия, в нескольких часах ходьбы от места, где охотники разошлись. Он тут же пустился в путь размеренным шагом, чтобы не тратить сил понапрасну.
Возничий бросил его, надеясь, что он не выдержит этой изнурительной ходьбы и погибнет. Чей приказ он выполнял, когда подстроил эту ловушку, которая умышленное убийство превращала в несчастный случай на охоте? Все знали пыл юноши, и объяснение выглядело правдоподобно: бросившись в погоню за добычей, он позабыл о всякой осторожности и заблудился в пустыне.
Шенар… Это мог быть только Шенар, коварный и злопамятный! Поскольку брат отказался покинуть Мемфис, он послал его в страну смерти. С яростью в душе — Рамзес отказывался смириться со своей судьбой. Обладая прекрасной зрительной памятью, с легкостью вспоминая пройденные места, он шел вперед с упорством завоевателя.
Вдруг впереди пробежала газель, вскоре промчалась еще одна, с загнутыми рогами. Она долго смотрела на чужака, прежде чем обратиться в бегство. Означало ли их появление близость какого-то источника воды, о котором спутник не сказал ему? Он стоял перед выбором: продолжать свой путь, рискуя умереть от жажды, или довериться животным.
Сын Фараона выбрал второе.
Когда он увидел газелей, птиц и — вдалеке — баланит высотой в десяток метров, он подумал, что впредь всегда будет повиноваться своему внутреннему голосу. Дерево с обильной листвой и серой корой было все в маленьких душистых цветках желто-зеленого цвета; оно давало съедобные плоды яйцевидной формы со сладковатой нежной мякотью, которые достигали четырех сантиметров в длину. Охотники называли их «финиками пустыни». Дерево обладало устрашающим оружием — длинными прямыми колючками со светло-зелеными кончиками. Из-под дерева, дававшего скудную тень, бил один из тех таинственных источников, какие обычно возникали в чреве пустыни с благословения бога Сета.
Сидя спиной к дереву, какой-то человек ел хлеб. Подойдя ближе, Рамзес узнал его: это был главарь конюхов, издевавшихся над его другом Амени. Он зарос щетиной, волосы его были всклокочены.
— Да будут боги благосклонны к тебе, мой царевич; уж не заблудился ли ты?
С пересохшими губами, распухшим языком, горящей головой, Рамзес не сводил глаз с бурдюка прохладной воды у ног человека.
— Ты хочешь пить? Тем хуже для тебя. Зачем мне тратить зря эту драгоценную воду, отдав ее человеку, чья смерть близка?
Сына Фараона теперь отделяло от его спасения всего метров десять.
— Ты унизил меня, потому что ты — Сын Фараона! Теперь мои подчиненные смеются надо мной.
— Бесполезно лгать. Кто тебе заплатил?
Конюх зло усмехнулся.
— Я объединил приятное с полезным… Когда твой товарищ по охоте предложил мне пять коров и десять штук льна, чтобы избавиться от тебя, я сразу же согласился. Я знал, что ты придешь сюда: продолжать путь, не утолив жажду, было бы равносильно самоубийству. Ты думал, что газели спасли тебе жизнь? Они превратили тебя самого в добычу.