Сын света (другой перевод)
Шрифт:
Большинство придворных этого просто не допустят. Шенару оставалось объединить их и сформировать оппозицию, влиянием которой Сети не мог бы пренебречь. Многие высокопоставленные сановники доверяли Шенару; если Рамзес сделает какие-нибудь неверные шаги, его старший брат быстро вернет себе утраченное положение. А если он сам не допустит ошибок, Шенар расставит ему ловушки, в которые тот непременно попадется.
Главный распорядитель ритуала попросил старшего сына царя следовать за ним, процессия должна была вот-вот начаться.
Рамзес
Процессия разворачивалась от дверей дворца до самого квартала храмов. Царевича проводили к самому началу, где располагалась царственная чета, перед которой располагался один лишь человек, открывавший путь. Жрецы с бритыми головами, одетые в белое, смотрели, как проходит младший сын Сети, величественная осанка которого не могла не удивить их. Для некоторых он все еще был подростком, интересовавшимся одними играми и бесконечными развлечениями, которому была уготована жизнь легкая и незначительная.
Рамзес двигался вперед.
Он прошел мимо нескольких влиятельных придворных и знатных дам с их пышным окружением. Впервые младший царевич появился перед народом. Нет, то был не сон; его отец, в первый день нового года, собирался приблизить его к трону.
Однако шествие внезапно остановилось.
Распорядитель попросил его занять место за главным жрецом Птаха, далеко от царственной четы и от Шенара, который, находясь по правую руку от отца, по-прежнему представлялся назначенным преемником Сети.
Два дня Рамзес ничего не ел и ни с кем не разговаривал.
А Амени, понимая огромное разочарование своего друга, старался не показываться ему на глаза и молча ждал; как тень, он сторожил царевича, не надоедая ему. Конечно, Рамзес лишился теперь своего беззаботного спокойствия, и с этих пор его место среди придворных, которым надлежало участвовать во всех государственных ритуалах, однако статус его ничем не отличался от положения простого сановника. По всеобщему мнению, Шенар остался наследником короны.
Золотисто-желтый пес с висячими ушами почувствовал грусть своего хозяина и не требовал ни обычных прогулок, ни игр. Благодаря его преданности царевич выбрался из темницы, в которую сам себя заточил: кормя Неспящего, он согласился, наконец, принять пищу, которую приносил ему его личный секретарь.
— Я просто тщеславный дурак, Амени. Мой отец преподнес мне хороший урок.
— Зачем ему мучить тебя?
— Мне казалось, что я не настолько глуп.
— Неужели власть так много значит?
— Власть — нет, но самореализация — да! И я был уверен, что создан править. Мой отец отстранил меня от трона, я был слеп.
— Примешь ли ты свое будущее?
— А у меня есть будущее?
Амени уже начал сомневаться, в уме ли его друг. Отчаяние Рамзеса было столь глубоко, что оно могло толкнуть его на безумные поступки, чтобы разрушить себя. Одно лишь время могло сгладить разочарование, но терпение не числилось среди добродетелей царевича.
— Сари зовет нас на рыбалку, — ненавязчиво предложил Амени. — Не хочешь немного развеяться?
— Как
Юный писарь едва сдерживал нахлынувшую радость: если Рамзес вновь откроет скромные удовольствия повседневной жизни, он быстро оправится.
Бывший наставник Рамзеса и его супруга собрали самых блестящих и образованных молодых людей, чтобы приобщить их к изысканному удовольствию рыбалки с удочкой на пруду, где разводили рыбу. Каждому участнику предоставлялся треножник и удочка из дерева акации; самый удачливый будет провозглашен победителем конкурса и выиграет великолепный папирус, повествующий о приключениях Синухе, — классический роман, которым зачитывалось не одно поколение грамотных людей.
Рамзес уступил свое место Амени, который весьма ценил это небывалое развлечение. Вряд ли он мог понять, что ни его дружба, ни любовь красавицы Исет не в силах погасить огонь, пожиравший его душу. Время лишь расшевелит это ненасытное пламя, которому он будет жертвовать все подряд. Что бы там ни готовила ему судьба, он не примет обывательского существования. Лишь два человека внушали ему восхищение: его отец, правитель, и его мать, царица. Именно их взгляды он хотел разделять, и ничьи другие.
Добрый Сари положил руку на плечо своего бывшего ученика.
— Эта игра тебе наскучила?
— Твой прием вполне удался.
— Твое присутствие уже было гарантией успеха.
— Ты смеешься?
— Нисколько; у тебя теперь определенное положение. Многие придворные восхищались тобой во время процессии.
Жизнерадостный Сари казался искренним; он отвел Рамзеса в беседку, где разливали холодное пиво.
— Статус царского писаря самое завидное место, какое только можно себе вообразить, — заявил он воодушевленно. — Ты пользуешься доверием правителя, ты имеешь доступ к казне и житнице, ты получаешь немалую долю даров, приносимых в храмы, ты хорошо одет, у тебя есть лошади и лодка, ты живешь в прекрасном имении, ты получаешь доход со своих полей, усердные слуги заботятся о том, чтобы тебе было хорошо. Твои руки не натружены, твои ладони белые и мягкие, спина твоя крепка, тебе не приходится таскать тяжести, работать с киркой или мотыгой, тебя не призывают на хозяйственные работы, твои распоряжения выполняются немедленно. Твоя дощечка, твои кисти и твой свиток папируса обеспечивают тебе процветание и делают тебя богатым и уважаемым. «А слава?» — спросишь ты меня. Но она ждет тебя! Современники царских писарей ушли в царство мертвых, а потомки славят писателей.
— Будь писарем, — ровным голосом продекламировал Рамзес, — ибо книга переживет и стелу, и пирамиду, она сохранит твое имя лучше любого памятника. Для наследников писари оставят свои собрания мудрости; жрецы, отправляющие по ним погребальные обряды, — это их труды. Их сыновья — дощечки, на которых они пишут; камень, покрытый иероглифами, — их супруга. Самые прочные здания исчезают, ветшая и разваливаясь, творение же писаря проходит через века.
— Восхитительно! — воскликнул Сари. — Ты не пропустил ни слова из моего наставления.