Сын ведьмы

Вилар Симона

Добрыня потянул ремень через плечо, устроил поудобнее на коленях гусли, провел пальцами по струнам, вызывая мелодичный звук. Странно и необычно отозвался он в этой глухой чаще. Но с каждым струнным переливом к Добрыне стала возвращаться его уверенность. Он был отменным гусляром, пришлось обучиться, да и сам хотел, когда еще отроком при конюшне служил. Тот, кто умеет сладость музыки дарить, всегда в почете будет. А Добрыня был честолюбив, ему нравилось привлекать к себе внимание, хотелось, чтобы его ценили. И он пел, играл, его слушали и челядинцы, и дружинники князя, его слушал сам воевода Свенельд, который всегда уделял особое внимание смышленому пареньку из Любеча. Да и сама княгиня Ольга пресветлая порой кликала его к себе в покои.

– Никак ты бояном надумал стать, Добрынюшка? –

спрашивала.

– Нет! – отвечал он и дерзко смотрел в глаза правительнице. – Я коней люблю и желаю стать отменным конником. Всадником в дружине хочу служить, да таким, чтобы все обо мне говорили.

– Добро, – улыбалась Ольга своей особой, чуть печальной улыбкой. – Но пока ты не понесся в сечу да не обагрил оружие кровью, спой мне что-нибудь спокойное и мелодичное. Чтобы мир и лад я ощутила.

И он пел ей. Пел о сыне ее, о том, что ходил князь легко, как пардус, что славен был и велик, что страшились его недруги Руси, ибо яростен и опасен слыл Святослав в сече. Но отчего-то Ольга грустила, слушая о походах сына, вот и попросила юного гусляра спеть что-нибудь иное. Нежное и душевное.

Это бабам такие песни любы. Воинам же лучше слушать о подвигах и славе. А простому люду хочется что-нибудь волшебное да забавное, а еще лучше смешное. Но если сама княгиня просит нежное, то отчего бы и не спеть?

Сейчас он улыбнулся своим воспоминаниям, и его пальцы, только что легко перебиравшие струны, стали наигрывать более звонкую мелодию, с едва заметным надрывом.

Ты ведь что душа моя, дева красная,Жду тебя на вечерней заре, на росистом лугу.И когда взойдет месяц ясный свет,Прибеги ко мне, будто Леля 37 легкая,Ладой 38 стань моей, дай усладу сердцу ретивому.

37

Леля – богиня юности и весны у славян.

38

Лада – богиня любви и телесной близости у славян. Также обращение к возлюбленной, возлюбленному – ладо мое.

Да, что-то подобное пел он и княгине, а думал… О всяком думал. Ну вот как и сейчас. Напевал, пробовал силу голоса, а сам размышлял, что, отправляясь сюда, он как раз и рассчитывал, что его, как по обыкновению бывает с гуслярами, примут в селениях вятичей. Не сомневался, что удастся скрыть, что он воин, дружинник, воевода. Слуг Велеса всегда ждут, им всегда рады. И если какой-нибудь дурень не убьет ненароком… Но это «ненароком» Добрыню не устраивало. Потому под рубахой у него была безрукавка из твердой вываренной кожи, за голенищем сапога таились острые тонкие ножи, некогда привезенные Владимиром дядьке своему в подарок из Корсуня греческого. Вроде и недавно это было, а сейчас казалось, что век прошел. И был он уже не родич правителя Руси, не посадник почитаемый, а какой-то бродяга, затерявшийся в глухомани лесной.

Добрыня заскрипел зубами с досады, ударил по струнам, а затем прижал к ним ладони, заставив замереть звук. Тихо-то как сразу стало! Саву, что ли, покликать? Похоже, завозился парень с рыбалкой.

И тут он услышал совсем близко:

– Спой еще, гусляр, потешь мне душеньку.

Добрыня медленно выпрямился. Поглядел на другой берег, откуда послышался негромкий девичий голос. И замер. Лесовичка, мавка? Она смотрела на него из белоснежных зарослей черемухи, улыбалась как солнышко. Какие синие глаза! Как раз под цвет венка из незабудок, венчавшего ее голову поверх длинных распущенных волос. И только через миг Добрыня рассмотрел видневшиеся на висках незнакомки узорчатые подвески. Тут не ошибешься – такие украшения, похожие на цветы, делали только у вятичей. Значит, не дух, как подумалось сначала. Хотя неудивительно, что ошибся, – никогда еще красоты такой

посаднику видывать не доводилось.

Глава 2

Она вышла на крутой бережок из покачивающихся, как пена, и сладко пахнущих цветов черемухи. Да и сама прижимала к груди охапку белых цветов. Молвила с улыбкой:

– Надо же! Давно гусляры в наши края не забредали!

А потом легко и грациозно двинулась к нему по переброшенному через речку бревну. Добрыня задержал дыхание. Пройдет ли? С той-то стороны, куда ему самому доступа не было.

Прошла как ни в чем не бывало. И, бросив подле гусляра белые цветы черемухи, примостилась неподалеку.

– Что так глядишь на меня? Нравлюсь?

Она вела себя беспечно, не так, как обычная дева вятичей, с подозрением относящаяся к встреченному в чаще чужаку, а как лесной дух. Но духом явно не была. Вон на ногах лапти наподобие тех, какие вятичи плетут из лыка, причем на незнакомке они были аккуратные, ловко подогнанные по ноге. Рубаха простого сукна, но на груди две низки ярких стеклянных бус, и все бусины одна к одной – такие на ярмарке немало стоят. Не говоря уже о серебряных подвесках у висков – настоящее кованое серебро умелой работы. Значит, не бедная девица. Да и поясок ее отделан металлическими бляшками, хотя и перетягивает обычную, бурого цвета вздевалку 39 . Впрочем, не совсем и обычную, вон какими узорами по подолу вышита, какие яркие стежки идут по разрезам на боках до самого пояса.

39

Вздевалка – старинная верхняя одежда славянок; надевалась поверх нижней рубахи, была обычно с короткими рукавами или вовсе безрукавая.

– Что ж ты молчишь, чужак? – игриво спросила девушка, грациозно склонив набок голову в пышном голубом венке. – Или онемел?

Добрыня только сейчас заметил, что смотрит на нее, приоткрыв от изумления рот. Закрыл его, громко клацнув зубами.

Девица расхохоталась. Он тоже засмеялся. Радовался ее веселому дружелюбию, а еще развеселила неуместная для столь повидавшего мужа, как он, растерянность.

– Как тут было не онеметь, красавица? Мы с приятелем, почитай, уже третий день по вашим лесам блуждаем, а тут ты! Я тебя сперва за мавку дивную принял.

– За кого принял? – удивленно выгнула она темные, словно прорисованные брови.

Добрыня спохватился. Это на днепровских берегах таких лесных девушек мавками называют, тут же считают их берегинями. Он так и пояснил: за духа лесного принял, за берегиню 40 из чащи.

Она чуть поджала яркие губы, задумалась на миг.

– Ну, можно сказать, что я сейчас почти дух. И буду им, пока месяц не появится. А до того я невеста лешего. Отправили меня родовичи в суженые лесному хозяину, да только жених мой что-то не спешит явиться. Может, тебя прислал вместо себя?

40

Берегиня – дух плодородия, являвшийся в облике красивой девушки.

Добрыня понял: у вятичей, как ни в одном другом племени, почитали всякую лесную нежить, а лешака вообще мнили повелителем чащ. Вот и повелось у них по поре, когда лес весной входит в полную природную силу, отдавать ему красных девушек в жены, чтобы те жили в глухих чащах вдали от людей в самые темные ночи новолуния. А выживет ли девица среди лесной глухомани, это уж как повезет. Может и погибнуть от дикого зверья, могут и духи ее заморочить, и она никогда не избавится от исполоха. А может и понести от лешего, если тот пожелает. Так люди думали. Но Добрыня-то понимал, что, скорее всего, красну девицу мог разыскать в чащах кто-то из дерзких смельчаков. Ведь лес опасен, деве одной трудно в нем продержаться, так что она не откажется от помощи храбреца, а там и одарит любовью в благодарность. Потом скажут, что дитя леса в ней, и род возьмется такого опекать, причем мало кто посмеет усомниться, что не от лешего был зачат.