Сын

Несбё Ю

– Его сейчас разыскивают по всей стране.

– Я смотрю телевизор.

– Он говорил или делал что-нибудь, что могло бы указать нам на его местонахождение? Я хочу, чтобы вы очень хорошо подумали, прежде чем ответить.

Казалось, Марта хорошо подумала, а потом покачала головой.

– Значит, нет. Рассказывал о своих планах на будущее?

– Он хотел научиться водить машину.

Симон вздохнул и пригладил волосы:

– Вы отдаете себе отчет в том, что рискуете оказаться под следствием, если будете ему помогать или скрывать от нас информацию?

–

А с чего бы мне это делать?

Симон молча смотрел на нее. Скоро она будет невестой. Так почему же она выглядит такой несчастной?

– Ну-ну, – произнес он, поднимаясь.

Она продолжала сидеть, глядя в пол.

– Только один вопрос, – сказала она.

– Да?

– Вы тоже считаете его больным убийцей, как и все остальные?

Симон перенес вес тела с одной ноги на другую.

– Нет, – ответил он.

– Нет?

– Он не болен. Он наказывает людей. Он, так сказать, на пути мести.

– Мести за что?

– Разумеется, все дело в его отце, он был полицейским, и все считали его взяточником.

– Вы говорите, он наказывает… – Она понизила голос. – А он справедливо наказывает?

Симон пожал плечами:

– Я не знаю. Но во всяком случае, у него есть свои соображения.

– Соображения?

– Он навестил начальника тюрьмы прямо на рабочем месте, в его кабинете. Это очень дерзко, все можно было проделать намного легче и без такого риска, если бы он пришел к Франку домой.

– Но?

– Но тогда жена и дети Франка оказались бы на линии огня.

– Невинные. Он не трогает невинных.

Симон медленно кивнул. Он заметил, что с ее глазами что-то случилось. Искра. Надежда. Неужели все так просто? Она влюбилась? Симон выпрямился, посмотрел на алтарь со Спасителем на кресте, закрыл глаза, снова открыл их. К черту это. К черту все это.

– Знаете, что любил повторять его отец, Аб? – сказал он, подтягивая брюки. – Он говорил, что время милостей прошло и Судный день уже наступил. Но поскольку Мессия запаздывает, работу должны делать мы. Однако никто не может карать, кроме Него, Марта. Полиция Осло прогнила, она защищает бандитов. Я думаю, Сонни занимается этим, потому что считает, что должен так поступать ради своего отца, который именно за это и умер. За справедливость. За ту справедливость, что над законом.

Вторая женщина стояла около исповедальни и тихо обсуждала что-то со священником.

– А как насчет вас? – спросила Марта.

– Меня? Я – закон. Поэтому я должен поймать Сонни. Такова жизнь.

– А та женщина, Агнете Иверсен, какое преступление она совершила?

– Об этом я не могу вам рассказать.

– Я читала, что ее драгоценности были украдены.

– Да?

– Среди них были жемчужные сережки?

– Вот не знаю. Это важно?

Марта покачала головой.

– Нет, – ответила она. – Неважно. Я подумаю, может быть, вспомню что-нибудь, что сможет вам помочь.

– Хорошо, – сказал Симон, застегивая куртку. Громкие каблуки приближались к ним. – Вам много о чем надо думать, как я понимаю.

Марта бросила на него быстрый взгляд.

– Мы еще поговорим, Марта.

Когда Симон вышел из церкви, у него зазвонил телефон. Он посмотрел на дисплей. Драмменский номер.

– Кефас.

– Это Хенрик Вестад.

Полицейский, расследующий убийство жены судовладельца.

– Я в отделении кардиологии Центральной больницы Бускеруда.

Симон уже знал, что сейчас последует.

– Лейф Крогнесс, свидетель с сердечными проблемами. Они думали, он вне опасности, но…

– Он внезапно скончался, – сказал Симон, вздохнул и сжал переносицу большим и указательным пальцем. – Когда это произошло, он находился в палате один. Вскрытие не покажет ничего странного. А вы звоните потому, что не хотите быть единственным, кто не сможет уснуть сегодня ночью.

Вестад не ответил.

Симон засунул телефон в карман. Ветер усилился, и он посмотрел на небо между крышами домов. Еще ничего не было видно, но по головной боли он уже знал, что надвигается низкое давление.

Мотоцикл, стоявший перед Ровером, вот-вот должен был восстать из мертвых. «Харлей-Дэвидсон Хэритедж Софттейл», модель 1989 года с большим передним колесом, как Ровер и любил. Когда он поступил к Роверу, на нем стоял немощный 1340-кубовый двигатель, с которым владелец обращался без той заботы, терпения и понимания, какого требуют «харлеи» в отличие от своих более покладистых японских братьев. Ровер поменял коренной подшипник, шатунный подшипник, поршневые кольца и расшатавшиеся клапана, после чего оставалось сделать совсем немного, чтобы превратить мотоцикл в 1700-кубовый, со 119 лошадиными силами на заднем колесе, где раньше было всего 43. Ровер вытер масло с руки, на которой была вытатуирована церковь, и заметил, что освещение изменилось. Сначала он подумал, что наступила облачность, как и обещал прогноз погоды. Но, подняв голову, он увидел тень и силуэт человека, стоявшего в отрытых дверях автомастерской.

– Да? – прокричал Ровер, продолжая вытираться.

Человек направился в его сторону. Беззвучно. Как дикий зверь. Ровер знал, что ближайшее оружие находится так далеко, что он не успеет до него добраться. И что так и будет. Он завязал с той жизнью. Это полный бред, что трудно не взяться за старое, выйдя из тюрьмы, – надо просто захотеть. Вот так просто. Если хочешь, то получится. Но если это желание всего лишь самообман, средство утешения, ты уже на второй день снова окажешься в канаве.

Человек подошел на такое расстояние, что Ровер мог разглядеть черты его лица. Но это же…

– Привет, Ровер.

Это был он.

Он держал в руках позолоченную визитку с надписью «Мотоциклетная мастерская Ровера».

– Адрес правильный. Ты говорил, что можешь достать мне «узи».

Ровер продолжал вытирать руки, не отводя от него глаз. Он читал газеты и видел его фотографию по телевизору. И то, что он сейчас видел перед собой, было не парнем из камеры Гостюрьмы, а его собственным будущим. Таким, каким он его себе рисовал.