Сын
Шрифт:
У команчей была только пара мушкетов на всех, мы решили подобраться к броду на расстояние выстрела и уложить как можно больше из винтовок, пока они не подойдут ближе. Думаю, Лайонс волновался не меньше меня. Остальные ликовали, они же никогда не имели дела с настоящими индейцами, только с убожествами из резерваций.
Уже на берегу я в третий раз проверил револьверы и забил свежий пыж в ружье. Мы рассредоточились в ивняке и среди камней, команчи нас не видели, и я подумал: если удастся застигнуть их врасплох, это будет просто бойня. И снова вспомнил Тошавея.
Лайонс тем
Я вытащил револьвер; он встал и посмотрел прямо в наведенный на него ствол.
— Какого черта ты делаешь, МакКаллоу?
— Какого черта делаешь ты?
— Мне удобнее сражаться в мокасинах, — сказал он, осторожно отодвигая ствол. — У тебя проблемы, МакКаллоу. Ты чего-то не просекаешь.
Я слышал, как они смеялись, болтали; мы ждали, пока они выедут из кустов, чтобы дать залп, но тут Хинс Муди и прочие недоумки выпалили из ружей и с дикими воплями ринулись вниз по склону, понукая своих пони. Команч — лакомая добыча, лучше, чем гобелен на стену, никто не хотел упустить шанс.
Индейцы мгновенно попрятались за камнями, и, как только Муди с приятелями оказались на расстоянии выстрела, на них обрушился град стрел.
Минут через десять двое из команчей метнулись к реке. Муди и его спутники полегли еще при первом залпе, остальные тем временем рванули обратно в заросли кизила. Все, кроме Лайонса. Он вел себя как чистокровный неме: свесившись сбоку, стрелял из-под шеи своего скакуна. Когда конь в конце концов пал, то напоминал подушечку для булавок; индейцы, должно быть, раскусили в Лайонсе перебежчика, потому что стреляли теперь только в него. Я думал, Лайонс спрячется за убитым конем, но он бросился вперед, а стрелы облетали его как заговоренного; они стукались о камни, а сам он в одиночку приближался к индейцам.
В кустах мелькнула тень; я выстрелил в ту сторону, перевел ствол на полфута, выстрелил еще раз и так стрелял, пока барабан не опустел. Едва успел перезарядить первый барабан, как Лайонс стремительно переместился влево.
Тишина, до звона в ушах. Фырканье и ржание лошадей. Чей-то стон, кто-то зовет жену. Кроме меня и Лайонса из наших уцелело только трое, и все они окопались за моей спиной. Впереди был Лайонс. Я скрывался за своим убитым конем, но бросился вперед, покрыв ярдов шесть-семь. Потом на такую же перебежку решился Лайонс. Я видел кучу камней, за которой укрылись индейцы, но потерял шляпу, и солнце слепило глаза. Рискнул пробежать еще чуть-чуть. Нормально. На следующем броске, подлиннее, из ивняка вылетела стрела и вонзилась мне в бедро. Я видел, как Лайонс заряжает револьвер, слышал выстрелы, щелчок опустевшего барабана, потом заставил себя подняться. Я не соображал, куда целиться. Из-за кустов появился Лайонс:
— Похоже,
— А там?
— Ну давай глянем. Но я насчитал пять убитых, плюс еще двое сбежали.
— Еще один у воды, — сказал я.
— Тогда твой восьмой.
Я не был уверен.
— У тебя что-нибудь осталось?
Он вытащил второй револьвер, проверил.
— Два. Нормально для нескольких мертвых индейцев. — И обернулся к нашим: — Эй, вы, бабы уебанские.
Уцелевшие трое поднялись ярдах в восьмидесяти позади. Он ткнул пальцем в сторону реки:
— Идите вон туда.
Хотя мы спокойно стояли на открытом пространстве, те придурки направились к реке короткими перебежками, пригибаясь и прячась за камнями.
— Кто эти уроды?
— Кажется, Мэрфи и Данхем. А сзади, похоже, Уошберн.
— Кучка жуков-вонючек. — И отвернулся. — Ты бы ногу посмотрел.
Я так и сделал. Стрела чудом не задела большую артерию, четверть дюйма в сторону — и мне конец. Я обошел вокруг камней, Лайонс проверил сверху. Кровь стекала мне прямо в ботинок. Но больше никаких индейцев мы не обнаружили, а их лошади спокойно паслись у воды.
— Нам спуститься к вам? — крикнул кто-то из вонючек.
— Не надо, — покосившись на Лайонса, отозвался я.
Мы осмотрели убитых. Некоторые из команчей лежали в лужах крови, другие казались просто спящими — пуля вошла в шею, чистая, аккуратная смерть; мы заглядывали в лица, и Лайонс, должно быть, узнал кого-то, потому что, когда подозвали тех троих и начался дележ одежды и скальпов, он не участвовал, отошел в сторону, ни с кем не заговаривая.
Мы собирали своих покойников, когда вдруг поднялся на ноги МакДауэлл, которого мы считали убитым. Обломком камня ему заехало по башке, но, очухавшись, он даже мог ехать верхом. Я перевязал ногу — еще раз подивившись, каким чудом стрела обошла артерию, — и помог погрузить пять мертвых тел. Трупы отвезли в Форт Литон, где их закопали.
Наутро трое из четырех оставшихся рейнджеров — Мэрфи, Данхем и Уошберн — вернули свои значки Лайонсу.
— Лошади дикарей нам ни к чему, — заявил Уошберн. — Мы хотим оставить себе оружие, скальпы и все такое.
— Берите, — коротко бросил Лайонс.
— Зассал? — не удержался я. Этот косой придурок родом из Восточного Техаса во время схватки держался в ста ярдах позади.
— Маловато платят за такое, — проворчал он. — Даже для такого людоеда, как я. А Данхем с Хинсом Муди корешились с восьми лет, ты слыхал?
— Нет.
Данхем уже свалил; не понял, чем я-то виноват.
Трое дезертиров паковали свое барахло, остались только я, Лайонс и юный конокрад МакДауэлл. Он был славным парнем. Хорошо, что он остался. Стоя на бруствере, мы следили, как они скачут в сторону гор, пришпоривая своих пони.
— Ну что ж, — подвел итог Лайонс, — похоже, наша добыча удвоилась.
Остаток дня мы чистили оружие и чинили упряжь. Две из захваченных у команчей лошадей имели клеймо армии Соединенных Штатов; мы обменяли их у Эда Холла, а он позже сможет продать их в Мексике. Мне достался красавец рыжий мерин, которого я после проиграл в карты.