Сын
Шрифт:
– Что уставился?
– Он щелчком отшвырнул окурок.
– Страшно, поди, подыхать?
Он встал, взял кирпич и засунул в отверстие.
– Абзац тебе!
С минуту прислушивался, потом вынул кирпич обратно. Глаза пленника смотрели на него в упор. Бурлаков нахмурился. Ему захотелось вывести сыщика из себя, показать ему, что он проиграл, проиграл окончательно, а он, Бурлаков, в выигрыше.
– Будешь загибаться долго и мучительно, придурок, - он приблизился к отверстию и плюнул в него.
– Выжгу те щас гляделки кислотой. Но сперва ты кое на что посмотришь...
– Маньяк засмеялся.
– Ты уже труп! Мне нечего от тебя скрывать!
– Он метнулся в сторону,
– Здесь баксы, которые братки Резаного взяли в "М-банке"! Вот они, смотри!
Он раскрыл чемодан. В нём ровными рядами лежали перевязанные бумажными лентами долларовые пачки. Бурлаков в нервном возбуждении начал хватать их, срывать с них бумагу и раскидывать деньги по подвалу.
– На, гляди! Это всё моё!... А здесь бижутерия, - маньяк вытащил из чемодана коробку и раскрыл её.
– Колечки, серьги, цепочки... Я срывал их с баб, которые попадались мне в руки. Менты нашли только малую часть моих жертв. Многих я привозил сюда, в этот подвал. Здесь их можно было оттрахать и убить со всеми удобствами, с гарантией, что они не смоются. Но иногда я развлекался с ними в лесу, на пустырях, на чердаках... Трупы там же и оставлял. А тех, которых привозил сюда, сказать, куда девал? А?
– Маньяк, скаля в ухмылке щербатый рот, заглянул в отверстие.
– Догадайся, ты же сыщик! Правильно! Они здесь!
– Он окинул взглядом стены.
– Все тут, сучки! Некоторые были ещё живы, когда я закладывал их кирпичами. Мне нравилось слушать их вопли. Я оставлял им отверстие на целые сутки. Чтобы развлечься. Ты бы послушал, как они рыдали, как умоляли меня! Ну и музыка была! Симфония! У меня даже запись есть. Хочешь, принесу, послушаешь?
Ребрин молчал.
– Ты чо, язык проглотил со страху?
– Бурлаков плеснул в отверстие водой.
– Ладно, повеселю тебя напоследок. Менты ведь, когда поймают преступника, начинают выспрашивать: как убивал, в какой руке нож держал, куда бил, что говорил... Ведь так? Очень их интересуют подробности. Даже следственные эксперименты проводят. Дают убийце резиновую куклу и заставляют кромсать её, показывать, значит, как это в натуре было. Ты, сыскарь, почти что мент, тебя это тоже должно интересовать. А то как же: ты мозгами ворочал, гонялся за мной, нашёл, и что же, так и не узнаешь самого главного - как я их трахал? Для тебя это даже обидно. Скажи: арестованный Бурлаков! Доложите следствию, как всё было! С самого начала!
– Маньяк развеселился.
– Доложим, товарищ следователь! Сейчас! Всё доложим и покажем!...
Он скрылся за дверью и через несколько минут вернулся, толкая перед собой связанную светловолосую девушку лет девятнадцати. На ней были джинсы в обтяжку и приталенная блузка. Волосы растрепались, от косметики на лице почти ничего не осталось. Покрасневшие глаза свидетельствовали о том, что она проплакала не один час, находясь в плену у маньяка.
– Запиши, сыскарь: она голосовала на Ярославском шоссе, и я согласился подбросить её до Москвы.
Он схватил пленницу за плечи и развернул лицом к Ребрину. Она в страхе озиралась, глядя на разбросанные деньги.
– А тех шлюх, которых тебя заставил искать Новицкий, я заманил ещё проще. Две сотни баксов - и они у меня в машине! Да, босс правильно думал. Их оприходовал убийца его дочки, то есть я. Не могу сдержать себя, когда вижу хорошенькую рыжую куколку...
– Он развязал пленнице руки.
– Ты хоть и не рыжая, но сейчас станешь. Раздевайся, быстро... Кстати, - он обернулся к сыщику, - за бабами я ездил на машине Дроздова. Не буду же я светиться на своей собственной тачке... Может, тебя всё ещё интересует, куда делись те
– Им там им уютно и не дует!
Маньяк снова занялся пленницей.
– Чо, ещё не разделась? Быстрее шевелись!
Когда она сняла с себя всё, он подвёл её к умывальнику.
– Заткни отверстие пробкой и наполни раковину водой, - он поставил перед ней флакон.
– Будем краситься. Ты имеешь шанс выбраться отсюда с целой кучей таких бумажек, если сделаешь всё, как я говорю.
Косясь на него в испуге, девушка выдавила из флакона немного краски. Потом склонилась над раковиной и окунула голову в воду. Бурлаков подошёл к ней сзади и медленно, явно наслаждаясь, провёл пальцем по её позвоночнику - сверху вниз. Вздрогнув, словно от ожога, она замерла на мгновение, потом снова начала полоскать волосы. Маньяк просунул ей под мышку руку и провёл ладонью по её груди, и вдруг с силой сжал её. Пленница завизжала.
– Крась, крась, шалава, - хрипел убийца.
Навязчивое воспоминание, как всегда в такие минуты, вновь выплыло из глубин его памяти. Бурлаков со стоном сжал зубы. Он знал, что оно теперь не уйдёт. Он будет вспоминать одно и то же, одно и то же, - до тех пор, пока не снимет это настойчивое, тяжкое напряжение в паху...
Свет в их деревенском доме притушен. Пахнет сивухой. Отец, как всегда, пьян.
Только что он выпорол своего четырнадцатилетнего сына ремнём и теперь снова пил, сидя в грязной, скудно обставленной комнате за столом, накрытым клеенкой. Младший Бурлаков и мать старались не попадаться ему на глаза. Раздался звон разбитого стекла. Это пустая бутылка полетела на пол.
– Райка!
– заревел отец.
– Сюда иди! Быстро!
Мать покорно пошла в комнату. Затворила за собой дверь. Подросток хорошо знал, что там сейчас будет. Опять заскрипят пружины старой кровати и мать начнёт вскрикивать, а потом заливисто кричать. Эти крики были ему неприятны и в то же время будоражили. Он приникал ухом к двери, жадно прислушивался, ловил каждый звук. Но на этот раз произошло что-то другое...
– С Курёхиным гуляла, сука?
– рявкнул отец.
– Нет!
– Вас видели!
За дверью что-то повалилось на пол. Бурлаков-младший услышал стон матери и понял: это она упала. Послышались звуки ударов. Мать вскрикивала. Как не похожи были эти крики на те, которые раздавались обычно вместе со скрипом пружин!
Вдруг мать вскрикнула особенно громко, и отец зарычал:
– Умри, зараза! Лучше срок отмотаю, чем буду тут с тобой триппер курёхинский ловить!
Слушать дальше Анатолий не мог. Злость на отца, накопившаяся в нём, выплеснулась вспышкой неистового гнева. Он набросился на дверь плечом. Она раскрылась с первого же удара. Мать, голая, лежала на полу. Из её рта сочилась кровь, на теле пунцовели синяки. Отец, тоже голый, весь заросший волосами, лупцевал её кулаками по лицу и груди. Она пыталась закрыться руками, отползти, но он с пьяным рёвом удерживал её.
Подросток схватил его за плечи и опрокинул навзничь. Падая, отец чувствительно приложился затылком к ножке кровати. Заворочался на полу, закряхтел, силясь подняться. Смотрел на сына налившимися кровью глазами.
– Сопляк... Щас доберусь до тебя...
Анатолий ударил его ногой в живот. Отец рассвирепел, схватил подвернувшийся стул и швырнул в сына. Младший Бурлаков увернулся. Гнев, казалось, затопил всё существо Анатолия, ударил в голову, словно выпитый стакан водки. Он уже ничего не соображал. Руки его дрожали, взгляд туманился.