Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
– Я хочу остаться здесь, госпожа, – произнесла Аранка с достоинством, подняв голову и спокойно посмотрев в глаза графине.
– Здесь ты не можешь оставаться, дитя мое, ведь дом этот перейдет к новому священнику.
– У отца в деревне есть маленький домик, я переберусь туда.
– А чем станешь жить?
– Буду работать.
– Шитьем много не заработаешь.
– Я умею довольствоваться малым.
– Ну, а если твоего отца переведут в какой-нибудь другой приход, ты разве не захочешь быть рядом с ним? Можешь рассчитывать на меня. Я обеспечу тебе безбедное существование.
– Благодарю, госпожа. Если уж мне суждено быть одной, то я хочу жить здесь, пусть даже вдали от отца. Какая разница, в трех ли он шагах, или в тридцати милях от меня, если мне нельзя его видеть.
– Но здесь ты заживо похоронишь себя, а где-нибудь в другом месте тебя ждет, быть может, новая жизнь. Я хочу снять со своей души тяжкий грех: я тоже отчасти повинна в твоих горестях. Я дам тебе денег, и ты сможешь устроить свою судьбу. Ты разделяешь со мною, мое горе и я хочу поделиться с тобою своим богатством. Верь мне, это не пустые слова.
Но Аранка лишь молча качала головой: «Нет. Нет».
– Подумай о том, что в горе и несчастье человека оставляют даже друзья. Несчастных никто не жалеет, все ищут предлога быть подальше от них. Сейчас ты красива и молода, но скорбь быстро старит. Ты погибнешь, если останешься здесь. В такой деревне, как эта, где все знают друг друга, беззащитного человека скоро начинают просто ненавидеть. Люди высмеивают то, из-за чего он глубоко страдает. Они радуются, если видят униженным того, кому прежде завидовали. Чем ты красивее и лучше, тем хуже ты им будешь казаться. Злые люди будут считать тебя своим врагом. А где-нибудь в другом месте ты найдешь себе новых друзей. Здесь тебе будет причинять боль и горе каждый знакомый предмет, каждый косой взгляд. А среди чужих, незнакомых тебе людей, ты сможешь устроить свою жизнь как хочешь. Я куплю у тебя отцовский дом, виноградник, сад, землю за такую цену, за какую можно приобрести целое поместье. Я буду твоей покровительницей и твоим другом всю жизнь. Я распахну перед тобой все двери, я помогу тебе проникнуть к высоким сановникам, от которых зависит освобождение твоего отца, Я готова искупить все страдания, которые из-за нас обрушились на твою семью. И буду от души радоваться, когда увижу тебя счастливой.
При этих словах Аранка поднялась с места.
– Спасибо за милость, госпожа. Но я остаюсь здесь. И не уйду отсюда даже в том случае, если мне придется ради хлеба насущного наняться в батрачки. Вы знаете, госпожа, историю этого кольца? – спросила девушка, показывая баронессе колечко на левой руке. – Вот, что привязывает меня к этим местам, да так, что никакими силами не оторвать. Тот, кто надел мне его на палец, сказал: «Я ухожу, буду скитаться, бродить по свету: меня вынуждают это сделать. Но куда бы ни закинула меня судьба, мысленно я буду кружить возле этого дома, как звезда вокруг солнца. Оставайся здесь, я возвращусь к тебе. Чем бы тебе ни угрожали, как бы ни гнали отсюда, – жди здесь, и я вернусь к тебе. Если даже сама богородица скажет тебе; «Уходи», – все равно оставайся, ибо я непременно вернусь». Теперь, госпожа, вы поймете, почему я здесь остаюсь. Нет в мире таких богатств, нет таких мук и пыток, которые вынудили бы меня уйти отсюда. Я буду страдать, терпеть, лишения, нищенствовать! Пусть я стану беднее последнего бедняка, но я не покину этих мест. Да, может быть, я здесь состарюсь, сойду с ума, но я никуда не уйду отсюда.
Теперь пришла очередь встать графине. Она взяла руку девушки, на которой было надето кольцо.
– Значит, ты любишь моего сына? А знаешь ли ты, что я тоже люблю его? Кто-то из нас должен отказаться от него ради другой. Кто же отречется от своей любви к нему?
На лице Аранки выразилось отчаяние, она попыталась высвободить свою руку из рук госпожи Барадлаи, но та крепко держала ее и не отпускала.
– О госпожа, как можете вы задавать мне такой вопрос? Только смерть может заставить меня отказаться от него! Вы хотите, чтобы я наложила на себя руки?
Графиня наконец отпустила девушку. Она взглянула на нее с необыкновенно доброй, излучавшей радость улыбкой.
– Нет. Я хочу, чтобы он принадлежал нам обеим. Ты станешь мне дочерью. Пусть у меня будут сын и дочь. Ты сейчас поедешь в наш дом, и пусть он станет твоим домом, пока не вернется мой сын, и тогда вы сможете любить друг друга. Я же удовольствуюсь той малой толикой любви, что останется на мою долю.
Аранка не верила своим ушам:
– О госпожа, то что вы говорите, слишком хорошо, словно чудесный сон. Я не могу поверить, что из праха можно так вот сразу вознестись в рай.
– Ты права, – со вздохом сказала графиня. – Мое лицо кажется тебе холодным, я говорила ужасные слова. Как можешь ты поверить, что я хочу сделать тебя счастливой? Кто вообще может поверить, что я, которую все считают бездушной, как статуя, способна питать к кому-либо теплые чувства? Да, ты права. Но я попробую разубедить тебя и успокоюсь лишь тогда, когда ты признаешь себя побежденной. Сядь рядом.
Графиня почти насильно усадила рядом с собой на тахту девушку и достала из-за лифа письмо.
– Смотри. Сегодня я получила это письмо из России, от сына, которого я вызвала домой. Письмо пришло с дороги. У меня достало воли не вскрывать его, а принести, тебе, чтобы ты сама разрезала конверт и прочла, что он пишет. Надо ли говорить, что я пережила за эти часы?
Аранка наклонила голову и прижалась губами к руке графини.
– Ну же, скорее бери письмо и прочти его мне. Ты узнаешь его почерк?
Графиня показала адрес на запечатанном конверте. Аранка взяла письмо в руки, и вдруг благодарная, радостная улыбка сошла с ее лица. Робко подняв голову, она удивленно уставилась расширенными глазами на госпожу Барадлаи.
– Что с тобой?
– Это не его почерк, – пролепетала девушка.
– Как так не его! Покажи. Уж я-то знаю почерк своего сына. Вот это «а» точно его! Он всегда пишет с нажимом: сразу виден мужской характер. Это…
– Искусная подделка… – прошептала девушка.
– Читай, читай: «A ma trиs adorable mere». [29] Так может писать только сын. Вот почтовый штемпель – «Орша». Это в центре России. Ты понимаешь по-французски?
– Да.
– Кто тебя учил?
29
«Моей обожаемой матери» (франц.)
– Сама выучилась.
– Вскрой же скорей письмо, и ты убедишься, что это писал он. Вот печатка на сургуче с его гербом, видишь?
– Разрешите? – молвила девушка, и ее пальцы слегка дрожали, когда маленькими ножницами она осторожно, чтобы не испортить печати, разрезала конверт по краям и вынула наконец письмо.
Лучом радости озарилось ее лицо, едва она увидела первую строку.
– Вот это действительно его почерк! «Дорогая мамочка!»
– Ну, вот видишь?
Но через секунду лицо девушки стало еще тревожнее и серьезнее, чем раньше. Радость сменилась печалью на ее лице так же стремительно, как меняется весною вид местности, когда северный ветер нагоняет снежные тучи».