Сыновья человека с каменным сердцем
Шрифт:
– Постараюсь, мама.
– Как старший сын и законный наследник, ты, разумеется, станешь опекуном своих братьев. Тебе следует умерять свои страсти и выказывать мудрое благоразумие. Твои братья – разные люди, они не похожи друг на друга, и ни один из них не походит на тебя: тебе следует изучить каждого из них.
– С вниманием и любовью примусь за это.
– Наш род пользуется немалой славой в комитате. Надо решить, какую должность ты займешь. Кого привлечешь к себе в помощники. Какую партию возглавишь.
– Я буду просить у тебя совета, мама.
– Ты здесь новый человек, все станут заискивать перед тобой, все будут пытаться проникнуть к тебе в душу. Ты должен думать, прежде чем говорить. Говорить, что чувствуешь, а если нельзя, то и промолчать. И ты должен решить, до каких пор молчать. И всегда ли молчать. Искать ли ответа на вопросы, которые возникнут в твоей душе, или не искать их. Возглавить людей или следовать за ними.
– Время научит меня этому, мама.
– Но времени у тебя мало. Через несколько дней сюда съедутся гости. Твой отец назначил собрание. Ни ты, ни я не знаем, какова его цель.
– Ты, верно, знаешь, мама.
– Почему ты так думаешь?
– Догадываюсь по тому, что ты спешно вызвала меня домой.
– А тебе самому не хотелось вернуться сюда?
– Получив твое письмо, я в тот же час стал готовиться к отъезду.
– А ты не подумал о том, что как старший в роду Барадлаи, ты вправе занять наследственное кресло губернатора?
– Мне известно, что в этом кресле сидит сейчас господин администратор.
– Он занимает этот пост лишь потому, что старый губернатор был болен и не мог председательствовать. Но ты здоров, и стоит только захотеть, как этот пост перейдет к тебе.
Эден пристально взглянул в глаза матери.
– Мама, ты вызвала меня не ради этого.
– Да, сын мой. Была и другая причина. Ты сейчас узнаешь ее. В завещании твой отец пожелал, чтобы через шесть недель после его смерти я отдала свою руку господину администратору. На празднике, когда соберутся многочисленные гости, должно быть объявлено о помолвке.
– Преклоняюсь перед волей отца, – проговорил Эден, низко опустив голову.
– Твой отец хотел, чтобы у нашего дома была надежная опора – человек, способный выдержать то бремя, которое некогда нес он сам. Тебе известно, что бремя это – забота о стране.
– Да, матушка, это тяжелое бремя.
– И ты допустишь, чтобы мои рамена сломились под этой тяжестью, когда я возьму на себя это бремя?
– 'Если такова последняя воля отца… И, разумеется, если ты сама этого желаешь…
– Разве моя воля для тебя – закон?
– Ты хорошо знаешь, мама, что твое желание для меня свято.
– Хорошо, я скажу тебе, какова моя воля. Дому Барадлаи нужны хозяин и хозяйка! Хозяин, который способен повелевать, и хозяйка, которая способна привлекать сердца.
– Да, мама, – согласился Эден, склонив голову.
– Этим хозяином будешь ты!
От изумления Эден вздрогнул.
– Да, ты будешь хозяином в этом доме, а твоя жена – хозяйкой в нем.
Эден тяжко вздохнул.
– Мама, ты знаешь, что это невозможно.
– Ты не намерен жениться?
– Никогда!
– Не говори так! Тебе всего двадцать четыре года. Кто знает, сколько тебе еще предстоит прожить? И все это время в твоем сердце будет звучать этот Леденящий возглас: «Никогда»?
– Мама, тебе хорошо известна причина моего отказа, – тихо произнес Эден. – Я научился страдать молча: это я унаследовал от отца и от тебя, мама. Я не жалуюсь, Я молчу. Ты то знаешь, что такое молчать! Молчать долгие годы! Я не могу никого любить, за исключением моей доброй матери. Я готов страдать и дальше. Так мы и состаримся вдвоем. Вдова и ее сын-отшельник.
Госпожа Барадлаи рассмеялась, выслушав эту грустную тираду.
– Какой же ты фантазер, Эден. Из тебя не получится картезианский монах. Мир полон красавиц, достойных любви. И ты найдешь себе девушку по душе.
– Ты же знаешь, что нет!
– А если я сама уже нашла ее для тебя?
– Напрасно, мама.
– Не спеши, – отвечала вдова, нежно прижимая к себе сына. – Кто решится вынести приговор, не видя ответчика? Берешься быть судьей, даже не выслушав обвиняемого!
– Мама, я сам обвиняемый, приговоренный к вечной муке.
– А между тем та, кого я для тебя выбрала, писаная красавица, умница и любит тебя!
– Да если бы она была даже наделена красотой феи и добротой ангела, если бы у нее было такое же бесценное сердце, как у тебя, – далее тогда я отказался бы от нее.
– О, не давай таких страшных зароков! Право же, пожалеешь! Вот увидишь, еще возьмешь свои слова обратно! По крайней мере взгляни хоть на ее портрет. Он у меня в той комнате.
– Он меня не интересует.
– Это мы сейчас увидим.
Взяв сына под руку, мать повела его в соседнюю комнату и, распахнув перед ним дверь, пропустила вперед.
И там Эден увидел Аранку, трепетавшую от счастья: она слышала весь их разговор.
Существовала ли в мире сила, способная помешать' двум этим любящим сердцам соединиться? Могли ли влюбленные сдержать слезы радости? Могли ли их уста не слиться в горячем поцелуе?
– О моя любимая!..
– О мой единственный!..
Госпожа Барадлаи взяла обоих за руки и шепнула Эдену:
– Ну, теперь-то ты веришь, что в доме будет хозяин и хозяйка?
И счастливый Эден также шепотом ответил ей:
– Верю!
Влюбленные осыпали поцелуями лицо, руки и плечи своей матери.
А госпожа Барадлаи, молча и пристально глядела на портрет в массивной позолоченной раме, висевший рядом с ее девичьим портретом. Обращаясь к человеку, надменно взиравшему на нее со стены, она едва слышно проговорила:
– Ты видишь, как они счастливы? Неужели твое окаменевшее сердце не забилось бы при виде этой дивной картины? Разве я неправильно сделала, поступив наперекор твоим словам? Придешь ты в первую брачную ночь благословить молодых или проклясть их? Ответь же, непреклонный человек с каменным сердцем!