Сыновья
Шрифт:
— Сын, вкладывай в дело свое сердце, если хочешь угодить мне!
Тогда мальчик быстро взглянул на отца, опустив руку с дымящимся в ней пистолетом; глаза его приняли странное выражение, и он открыл рот, словно собираясь заговорить. Но перед ним сидел Ван Тигр, который не мог выглядеть кротким, даже если бы захотел этого: брови у него были черные и густые, и рот, обросший жесткой черной бородой казался угрюмым даже помимо его воли, и мальчик отвернулся, вздохнул слегка и сказал покорно:
— Да, отец.
Тогда Ван Тигр со смутной болью взглянул на сына, и, хотя при его суровой и жестокой внешности сердце у него было мягкое, он не умел говорить сердечно. Помолчав немного, он вздохнул и смотрел молча, пока урок не закончился. Тогда мальчик нерешительно взглянул на отца и спросил:
— Отец, можно мне итти?
И Ван Тигр
— Куда ты идешь, сын мой?
Мальчик в нерешимости повесил голову и наконец боязливо ответил:
— Никуда, отец, мне просто нравится выходить за городские ворота и гулять в поле.
Если бы мальчик сказал, что он идет в какое-нибудь непристойное место, Ван Тигр не был бы так поражен, а теперь он спросил в изумлении:
— Что ж там любопытного для воина?
Мальчик опустил глаза и, перебирая пальцами тонкий кожаный пояс, сказал тихим голосом и покорно, как всегда:
— Ничего, только там тихо и хорошо, теперь цветут плодовые деревья, и мне нравится иной раз поговорить с крестьянином и узнать, как он обрабатывает землю.
Ван Тигр был в совершенном изумлении и не знал, что ему делать с сыном; он бормотал про себя, что удивительный у него сын для военачальника, с юных лет ненавидевшего крестьянскую работу, и вдруг он крикнул гораздо сердитей, чем хотел, потому что был огорчен, сам не зная причины:
— Делай, что хочешь, что мне до этого?
И он сидел мрачный, потому что сын его быстро ускользнул, как выпущенная на волю птица.
Ван Тигр все сидел, предаваясь скорбным размышлениям, и сам не знал, почему сердцу его так больно. Наконец он овладел собой и, успокаивая себя, говорил, что должен быть доволен таким сыном, что сын его не повеса и делает, что ему велят, и на этот раз Ван Титр отогнал от себя черные мысли.
За последние годы ходили слухи о том, что повсюду нарастает великое недовольство и назревает война, и лазутчики Вана Тигра приносили известия о том, что юноши и девушки в школах на Юге готовятся к войне, и о том, что простые крестьяне в деревнях готовятся к войне; все это было неслыханное дело, потому что войну ведут военачальники, и простого народа она вовсе не касается. Но когда Ван Тигр в изумлении спросил, почему они воюют и ради какого дела, лазутчики не могли ему ответить, и Ван Тигр сказал себе, что, должно быть, в какой-нибудь школе ученики недовольны учителем, а что касается простого народа, то, может быть, какой-нибудь правитель слишком плох, и население больше не хочет его терпеть и восстает, чтобы убить его и тем положить конец своим мучениям.
Но до тех пор, пока он не увидит, какова будет новая война и чью сторону ему принять, Ван Тигр не выступал в поход со своим войском. Нет, он берег свою казну на новые орудия войны, какие ему хотелось достать. Не просил он о помощи и брата, Вана Купца, так как теперь у Вана Тигра была своя гавань в устьи реки, принадлежавшей ему, теперь он сам нанимал корабли и свободно ввозил оружие из чужих стран. Если стоящие выше и знали об этом, они молчали, так как он был генерал и их сторонник, и каждое ружье, которое он имел, должно было помочь им в будущей войне, а война была неизбежна, потому что мир не может длиться вечно.
Такими путями Ван Тигр укреплял свои силы, выжидая время, а сын его всё рос и наконец достиг четырнадцати лет.
И все эти пятнадцать лет, и даже больше того, Ван Тигр был важным военачальником, он во многом был счастлив и, самое главное, в том, что в его землях не было большого голода. Голод бывал то в одном, то в другом месте, так уж должно быть, и иначе быть не может под этими жестокими небесами, но ни разу не было голода во всей его области, и если в одном округе голодали, ему не нужно было теснить народ, стоило только повысить налоги в другом округе, где люди были сыты или, по крайней мере, голодали меньше. И это его радовало, потому что он был человек справедливый и не хотел брать у голодающих последнее, как делают другие военачальники. И за это люди
— Что ж, мы видели военачальников и хуже Тигра, и если без них нельзя обойтись, то ваше счастье, что нам попался военачальник, который берет налоги только на содержание армии и не любит ни пирушек, ни женщин, как другие, подобные ему.
Правда, Ван Тигр старался быть справедливым к простому народу, насколько мог. До сих еще не было нового гражданского правителя, и место старого правителя оставалось незанятым. Одного назначили было, но, прослышав о свирепости Вана Тигра, он все откладывал свой приезд, ссылаясь на то, что отец его дряхлеет и он должен дождаться смерти старика и похоронить его, а раньше приехать не может. И в ожидании его приезда Ван Тигр нередко сам вершил правосудие в ямыне, выслушивая приходивших к нему людей, и не одного бедняка защитил от богачей и ростовщиков. По правде сказать, Вану Тигру нечего было опасаться богачей, — любого из них он нимало не медля посадил бы в тюрьму, если бы он не уплатил того, что требовал Ван Тигр, и оттого все землевладельцы и ростовщики в городе ненавидели Вана Тигра от всей души и пошли бы на что угодно, лишь бы не доводить дело до него. Но Ван Тигр не обращал внимания на их ненависть, так как власть была на его стороне, и ему нечего было бояться. Он хорошо платил своим солдатам и, если поступал иной раз круто с теми из них, кто слишком вольничал, зато он во-время платил им месячное жалованье, что могли позволить себе далеко не все военачальники, которым приходилось грабить во время войн для того, чтобы платить своим солдатам. А Вану Тигру не было крайности воевать ради того, чтобы уплатить солдатам, он мог и не спешить, и положение его среди народа и собственного войска теперь упрочилось и бьло надежно.
Но как ни прочно положение человека, над ним всегда тяготеет изменчивая воля небес, с которой приходится считаться, — так было и с Ваном Тигром. Когда сыну его исполнилось четырнадцать лет и Ван Тигр уже готовился отослать его на следующий год в военную школу, жестокий голод поразил его земли, захватывая одну область за другой, словно повальная болезнь.
Случилось это так: весенние дожди начались вовремя, но когда они должны были кончиться, вода с неба все еще лилась потоками; дожди шли день за днем и неделя за неделей и не прекратились даже с началом лета, так что всходы пшеницы сгнили на полях и потонули в воде, и на месте зеленых полей стояли озера грязной воды. Небольшая река, которая в другое время текла медленно, теперь вздулась и с яростным ревом неслась вперед, размывая глинистые берега и выступая из них, билась о плотины и разрушала их, размывала все на своем пути и всю муть несла в море, так что прозрачные зеленые воды были загрязнены на много миль кругом. Население сначала жило попрежнему в домах, подкладывая доски под столы и кровати, чтобы они не плавали в воде, но когда вода поднялась до кровли домов и глинобитные стены рухнули, люди стали жить в лодках и челноках, теснились на дамбах и холмах, которые оставались еще над водой, или влезали на деревья и сидели там, уцепившись за ветви. Так поступали не только люди, но и дикие звери и змеи в полях: и эти змеи всползали на деревья и свешивались клубками с ветвей и, потеряв страх перед людьми, приползали и оставались рядом с ними, и люди не знали, какой страх сильней: страх перед водой или страх перед кишевшими всюду змеями, но по мере того, как время шло и вода не спадала, появился еще один страх, и это был страх голодной смерти.
Одно было тяжко переносить Вану Тигру, и этого он раньше не испытывал: ему было хуже, чем многим другим, потому что другим людям приходилось кормить только свою семью, у него же было большое войско, которое жило на его счет; и все это были простые люди, всегда готовые возроптать и довольные только тогда, когда их кормили досыта и хорошо платили, и верны они были только до тех пор, пока получали, что им следовало. То из одной, то из другой области Вана Тигра переставали поступать доходы; вода не спадала все лето, и когда наконец пришла осень, а жатвы не было, то доходы совсем иссякли, кроме доходов с опиума, который ввозили контрабандой, но даже и эти доходы намного уменьшились, потому что людям не на что было покупать, и контрабандисты повезли свой товар в другие места. Не поступал даже соляной налог, потому что вода размыла соляные копи, а горшечники не делали больше кувшинов для вина, так как в этом году не из чего было гнать вино.