Сыны Зари
Шрифт:
Он действовал открыто, и потому-то это было надежно. Никто не знал, кто он такой и как он выглядит. В свой первый визит он отыскал коридор, который вел к палате Росса. Во второй раз он прошел весь путь от служебного входа до конца этого коридора. Возвращаясь назад, он увидел Криса Буллена, который разговаривал с работницей справочной службы, но он разминулся с Энджи Росс на несколько секунд. Встреча с Энджи обеспокоила бы его, поскольку она-то, разумеется, знала, кто он такой.
Джексон наблюдал за Кэлли возле больницы и знал, что тот пользуется служебными дверями. Он даже больше наблюдал за машиной Кэлли, чем за ним самим. Он дожидался надежной возможности. При прочих равных обстоятельствах он предпочел бы совершить задуманное
Это было прохладное утро, поэтому его легкий плащ не выглядел неуместным. Он поднялся на лифте на четвертый этаж, потом быстро прошел во флигель, как раз под коридором, ведущим к палате Росса. Он вошел во флигель и снял плащ. Под ним на Джексоне был голубой хирургический халат, надетый поверх футболки. Он достал из кармана голубую шапочку и натянул ее на голову. Такая одежда говорила не только о том, что он здешний служащий, но и о его солидном ранге. И что самое важное – она выглядела обычной для больницы. Полицейский, который сидел перед дверью в палату Росса, должно быть, ежедневно видел десятки сиделок, врачей и хирургов, проходивших мимо. И он не стал бы подозревать их больше, чем Джексона. Этот план должен был принести успех, потому что его никто не остерегался.
Полицейский, сидевший у двери, мельком взглянул на Джексона, когда тот приближался, а потом, когда он подошел поближе, отвернулся в сторону. Джексон прошел мимо. Это было как раз тогда, когда Росс увидел его лицо через стекло.
Только что начало светать – бледно-серый свет, вроде отражения воды на камне. Сиделка зашла взглянуть на него десять минут назад, и он притворился, что спит. Теперь его глаза были открыты, но он не смотрел на дверь. Он снова глядел прямо перед собой, как уставший пассажир, мечтающий, чтобы поскорее кончилось его путешествие. А спустя мгновение он дотянулся до блокнота и авторучки и написал что-то на верхнем листке, а потом оттолкнул блокнот в глубь полки.
Ты помнишь, что остались еще какие-то дела, помнишь, что остались еще какие-то невысказанные слова. Жив, а потом мертв. О чем же ты никак не можешь вспомнить? Это у тебя на кончике языка. Что это за дело, которое ты имел в виду завершить? Ты сделаешь его, когда вспомнишь. Впрочем, это слово никогда не придет и это дело никогда не будет завершено. Крупная слеза собралась в уголке глаза Росса и покатилась к его скуле. И вдруг он раскаялся во всем. Не в этих убийствах, нет – это было бы угрызениями совести, – его раскаяние имело отношение к его собственной жизни. Ему хотелось быть кем-нибудь другим, и даже сейчас он не знал, кем же именно. Подобно вкусу, который ты никогда не пробовал, или зрелищу, которого никогда не видел.
Не слышалось никакого шума, стало быть, Мартин поступил по-умному с охраной у дверей. Человек проходит мимо, а раз уж он прошел мимо, то может с тем же успехом быть в какой-нибудь другой стране. А потом он поворачивает и идет обратно, быстро, прежде чем что-нибудь покажется не так. И вот уже он приставляет пистолет и очень мягко говорит: «Встать...» Охранник слишком ошеломлен, чтобы двигаться в ту же секунду, и человек шепчет: «Сразу. Сделай это сразу».
Мартин улыбнулся, когда вошел в палату. Он закрыл дверь и сделал шаг в сторону, чтобы его не было видно, если кто-то посмотрит сквозь стекло. Он сказал:
– Эрик...
Французские солдаты перестали бить девицу, хотя казалось, что они еще не разобрались с ней до конца, потому что тот, который ударил ее последним, передал ее дальше, почти рассеянно, не сводя глаз с Джексона. А принявший крепко держал ее за руку, хотя и он тоже смотрел на Джексона. В зале наступило не просто молчание: казалось, что шум исчез, унесенный воздухом, и все они теперь стояли в вакууме. Джексон протянул руку и взял руку девицы. Со стороны солдата было какое-то мимолетное сопротивление, а потом он отпустил девушку. Вместе они дошли до дверей бара, Джексон и эта девица. Он подержал дверь открытой для нее и еще постоял в дверном проеме, чтобы посмотреть, как она скроется из виду. Можно даже было почти ожидать, что он поднимет руку и помашет ей на прощание. Потом он вернулся туда, где у стойки стоял Росс, и взял стакан, который там оставил.
А попозже, здорово пьяные, они подошли к Берлинской стене. Росс провел пальцами по шлакобетонному блоку. Прожекторы тут же швырнули потоки света на пружинистые спирали колючей проволоки, идущей поверх стены. Была холодная ночь, и струйки испарений плавали среди стальных шипов. По всей длине стены были намалеваны лозунги. Разные непристойности. Послания от безнадежно страдающих влюбленных.
Росс получил удар сзади по шее и повалился лицом вниз на груду щебня и мусора. Когда он пришел в себя, рядом не было ни души. Он прошел двадцать, может быть, тридцать метров в направлении каких-то зданий и пустой улицы. Послышался звук, словно кто-то отбивал мясо деревянным молотком. Росс ускорил шаг, пока не перешел на неуклюжий бег. Он не мог сохранять равновесие так хорошо, как ему хотелось бы, а внутри его черепа что-то назойливо звенело. Он вышел на улицу и сразу же сосредоточил внимание на клубке тел у дверного проема первого же дома. Один солдат неподвижно лежал на земле. Остальные двое колотили Джексона, стараясь сбить с ног, чтобы можно было поупражняться на нем сапогами.
Росс все еще не пришел в себя, но он покрыл это расстояние так быстро, как только мог. Через плечи солдат было видно лицо Джексона, красное и покрытое ссадинами. Они были слишком увлечены и не слышали приближения Росса. Он остановился на небольшом расстоянии от них и ударил ногой одного из солдат в спину, целясь в почки и точно попав туда. Солдат упал на одно колено. Росс резко наклонился и стал с размаху бить кулаком по неясному контуру у своего ботинка, опершись о плечо этого человека, чтобы быть поустойчивее. Он ударил раза четыре или даже пять. Когда плечо, на которое он опирался, опустилось, Росс упал на солдата сверху. Они немного полежали так, а потом Росс с усилием поднялся и снова начал бить солдата ногой, прохаживаясь вокруг лежащего тела, чтобы выбрать место для удара.
Джексон оттащил его в сторону и повел прочь. Третий солдат пробежал трусцой полдороги по улице, все время отклоняясь куда-то вбок. Повреждения, которые он получил, что ему суждено было осознать лишь позднее, заставляли его отклоняться от своего курса влево, пока в конце концов его не остановил фасад какого-то дома. Он двинулся по-крабьи вправо, да так, что почти пересек улицу. Потом побежал рысью, снова сдвигаясь вбок по левой диагонали.
Кто-то кричал на восточной стороне стены: крик, молчание, еще один крик – возможно, выкликали чье-то имя. Казалось, что кричавший ожидал, что кто-то ответит ему с запада. После еще трех попыток голос умолк, Росс и Джексон побрели обратно, тем же путем, которым пришли сюда, поддерживая друг друга, как только могли. Спустя некоторое время рука Джексона соскользнула с шеи Росса и он сполз на землю, привалившись спиной к стоящему автомобилю. Какой-то кудахтающий хохот вырвался из его горла, превращаясь в толстые кровавые пузыри, лопавшиеся на губах.
Росс одной рукой потянул Джексона вверх, ставя его на ноги, но толчок сцепил их тела в каком-то ненамеренном объятии, они держались друг за друга, боясь упасть. Щекой к щеке, обвив друг друга руками. Они, спотыкаясь, описывали круги вдоль края дороги подобно обессиленным танцорам. Потом остановились передохнуть под окном какого-то дома. Изнутри они слышали звуки радио и голоса, покрывавшие шум передачи. Задыхающиеся и обессиленные, они все еще поддерживали друг друга. Губы Джексона растянулись в широкой кровавой усмешке, его зубы были залиты красным.