Сыны Зари
Шрифт:
Какая-то тень прошла по лицу Росса, точно скользнули хлопья пепла, потревоженные легким дуновением. Возможно, улыбка.
– Это возбуждение... где оно начинается? В паху у тебя, может быть, в животе? Где-то в глубине горла, где-то внутри глаза? Где же? На что это похоже, когда ты видишь их там, на что они похожи? Что они делают? Торопятся или бездельничают, ждут кого-то, пытаются успеть на свидание... Ты смотришь на них через свой прицел, правильно? Еще до того, как ты решил, до того, как ты знаешь наверняка. И это именно тот момент в их жизнях,
Возможно, глаза Росса расширились, всего на мгновение – рефлекс зрачка кошки в темноте. Тень, тронувшая его губы, перебежала на брови. Останки хмурого взгляда.
– Тем, что они были там, выбрали это место, вот этот раз, тем, что они выглядели так, как выглядели, тем, что выбрали именно такое пальто или такую рубашку. Может быть, это было так? Ведь так было? Хотя они не могут знать этого, они сами выбрали себя? А ты смотришь на них и ты говоришь: «Отлично. Если уж вы сами этого хотите...»
Все в этой палате имело свое предназначение, здесь не было ничего для украшения. Койка, застекленный шкафчик рядом с ней. Капельницы, штативы для них. Монитор, следящий за работой сердца. Матовый свет, позволяющий уснуть. Белые жалюзи, чтобы смягчить дневной свет. А в промежутках между их планками черное становилось голубым. Рассветный ветер рвал в клочья ночное небо, давая проход тучам и тяжелой волне чернильного света. Какая-то большая планета повисла низко над горизонтом, прозрачная и холодная, утренняя звезда.
– И потом, после того, как это уже позади... Ты грезишь об этом? Ты переживаешь это снова? Ты проходишь через это, миг за мигом: эта панорама, эта жертва, это мгновение перед выстрелом, когда все так обыденно, и мгновение после, когда все изменилось? Как ты воспринимаешь самого себя? Кто ты? Кем ты стал? Изменился ли и ты тоже? После этого... Что это, печаль или радость? Возбуждение, безразличие или уныние? Думаешь ли ты о том, что только что сделал, или о том, что снова должен сделать? Именно так, да? Думаешь ли ты о следующем разе? На что это похоже? Это холодный расчет или мечта?
У Кэлли кружилась голова от собственного голоса, от собственных мягких вопросов. Он наклонился к Россу, словно делился с ним тайной. Спина у него ныла.
– Кем ты стал? Изменился ли и ты тоже? Это холодный расчет или мечта?
Тень снова набежала на губы Росса, легкая дрожь, легче, чем трепет крыла мотылька над огнем свечи.
– Зачем спрашивать... – Кэлли наклонился совсем близко, чтобы расслышать. Едва заметное дыхание. И шепот: – Если ты сам знаешь?
Глава 50
Кэлли постарался стать неприметным, чтобы пробраться через блокаду журналистов. Это было легко. Не использовать главного входа, смотреть в землю, выглядеть попроще... Он вернулся обратно в больницу в разгар утра. Перед палатой Росса сидел новый полицейский, и Кэлли пришлось показать свое удостоверение. Росс не повернул головы. Кэлли подошел к изголовью койки и достал записную книжку и авторучку.
– На случай, если ты что-нибудь надумаешь.
Он положил их на полку шкафчика у койки. Росс смотрел прямо вверх. Кто-то изменил угол планок жалюзи, чтобы вдвое уменьшить дневной свет.
– В данный момент ты имеешь дело только со мной. Через несколько дней ты уже сможешь отправиться в путешествие на санитарной машине в Лондон. И тогда уже будешь иметь дело с другими. Местная полиция графства знает, что им придется тебя отпустить. Я не думаю, что они по-настоящему возражают. Они не возражают и против того, чтобы я сидел здесь с тобой на случай, если ты решишь сказать что-нибудь. Это избавляет их от лишних хлопот. А в Лондоне все будет иначе. В Лондоне ты будешь чувствовать себя как зверь в зоопарке: все будут толпиться вокруг, чтобы ткнуть в тебя через прутья клетки, все будут трясти твою клетку. – Кэлли нажал на кнопочку на конце авторучки и положил ее обратно поверх записной книжки. – Подумай об этом.
В прозрачной панели двери закачались лица, большая рыба толкалась в стенку аквариума. Полицейский на посту у двери сделал жест в направлении палаты, и голова Криса Буллена, всматривавшегося внутрь, замаячила у стекла. Кэлли кивнул в ответ, а Россу он сказал:
– Напиши мне письмецо. «Дорогой Робин...» И подпишись...
Он помолчал, а потом вышел в коридор к Буллену. Они вместе двинулись к выходу. Буллен шел впереди.
– Когда она появилась? – спросил Кэлли.
– Пять минут назад. – Буллен направлялся к флигелю, где Кэлли провел часть ночи. – Она расспрашивала в приемном покое.
Энджи Росс сидела в небольшом кресле. Тесно сдвинув колени и лодыжки и положив руки на колени, она выглядела как просительница. На стуле с прямой спинкой немного поближе к сводчатому проходу, ведущему в коридор, сидела женщина-полицейский. Когда вошли Кэлли и Буллен, голова Энджи вздернулась, словно она ожидала узнать одного из них.
– Могу я повидать его? – спросила она.
– А кто, вы думаете, он такой? – спросил Кэлли, садясь на ближний к креслу Энджи конец дивана.
– Его зовут Эрик Росс.
– Он ваш муж?
– Да.
– Откуда вы узнали про него?
– Из сообщений, где говорилось, что вы поймали этого снайпера. Что он вот здесь.
– Откуда вы знаете, что это ваш муж?
– Могу я его повидать? – Энджи посмотрела на свои руки.
Они провели ее мимо стеклянной панели двери – один раз по дороге из флигеля и еще раз на обратном пути, едва дав ей приостановиться, как если бы она слегка споткнулась или чуть-чуть поколебалась у края тротуара. Она села точно так же, как сидела раньше: руки и ноги сжаты от страха.