Сыщица начала века
Шрифт:
«Раз в неделю надо поесть нормально, – сказала себе Алена, беря третий «юмбрик» и пытаясь припомнить, скольких порешила «поросят», но так и не вспомнила. – Может, даже и завтра немножко расслаблюсь. А в понедельник начнем худеть снова. Тыква и шейпинг, шейпинг и тыква…»
Вспомнив о тыкве, она с горя съела четвертый «юмбрик».
Наконец подчистили все, что брали с собой. Посидели рядышком, опираясь локтями на стол, словно трое удавов, которые объелись так, что с места тронуться не могут. А впрочем, у удавов нет локтей…
– Пошли, робяты, – с трудом поднялась Алена, чувствуя, что еще минута – и она уснет и свалится под деревянный столик. – Давайте подберем, что намусорили, – и по домам.
Шел уже пятый час, вот-вот должно начать смеркаться, однако на прощанье на небе сквозь разомкнувшиеся облака проглянула столь яркая золотистая полоса, что всем показалось, будто время решило повернуть вспять. И при этом заманчивом, обманчивом, переливчатом свечении угасающего для Алена совершила самую страшную находку в своей жизни.
Она собрала в большой пакет все недоеденное, а также пластиковую посуду и бутылки и пошла искать подходящую яму, чтобы захоронить там остатки пиршества. Следом Инна волокла кипу газет, ранее служивших скатертью. Проще всего их, наверное, было сжечь, однако Леонид уже рьяно тушил костер и никого к нему не подпускал. Отчего-то этот горожанин пуще черта боялся лесных – именно лесных! – пожаров, а потому гонялся с бутылкой воды наперевес за самой малой искоркой и заливал ее так старательно, словно именно из нее должно было разгореться пламя Октябрьской революции.
Подходящая яма нашлась метрах в двадцати от места пиршества. Она была почти до краев завалена палой осиновой листвой.
– Очень странно, – пробормотала детективщица, которая даром что была пьяна, а все же странности бытия не переставала фиксировать. С другой стороны, профессионализм и впрямь не пропьешь!
– Что именно? – с трудом фокусируя взгляд, спросила Инна.
– Да вот эти листья. Почему они все в яме? Почему их нет на земле?
Инна осмотрелась, медленно поворачиваясь и с помощью газет удерживая подобие равновесия. Отчего-то при взгляде на нее Алене вспомнилась сказка Юрия Олеши «Три толстяка», но почему именно, установить ей было уже не под силу.
– Я знаю! – пробормотала Инна. – Я догадалась, почему они в яме!
– Почему? – подняла брови детективщица, нежно прижимая к груди пакет с мусором.
– Их туда кто-то сбросил, – тщательно выговорила Инна. – Сгреб с земли и сбросил в эту яму-у…
– А зачем?
Инна осторожно сложила газеты на землю, села на них в позе роденовского мыслителя и стала думать. Думала она как-то очень долго. Алена ждала, ждала, потом заглянула подруге в лицо.
Инна спала.
Вот те на! Кто же даст ответ на вопрос, зачем сгребли все осиновые листья с земли в радиусе десяти метров и сбросили в яму?!
Пришлось поднапрячься самой. Спустя некоторое время возникло два варианта ответов. Первый: ни за чем. В том смысле, что людям делать было нечего, ну вот, они просто так собрали листья с земли и просто так сбросили их в эту яму. Потом им надоела сия пустая забава, и они ушли. Вариант второй: в яме что-то лежало, что надо было укрыть. То есть люди собирали листья и сбрасывали их туда не просто так.
Проверить это можно было только одним способом: залезть в яму и пошарить там. Но одурманенный алкоголем разум Алены уже пробудился и делать сие хозяйке строго-настрого запретил.
«Может, плюнуть на все это? – спросила она сама себя. – Выкинуть мусор – и домой?»
Она оглянулась. Инна по-прежнему кемарила на своих газетах.
И что? Будить ее ради того, чтобы выбросить какой-то несчастный мусор? Подруга так устает на работе! Пусть поспит.
Алена сложила свою ношу поближе к Инне и подняла с земли длинную осиновую ветку. Скорее это была тонкая стволина с развилкой на конце, идеально подходившая для задуманного.
Задумано было немножко пошарить в загадочной яме.
Зачем? А ни за чем! Просто так!
Сначала стволина выскальзывала из рук, потом Алена приноровилась. Какое-то время она шуровала в яме совершенно впустую, потом «вилы» на что-то наткнулись, во что-то уперлись, ветка выгнулась дугой и чуть не вырвалась из рук, но тут же распрямилась, разметав по сторонам ворох листьев и открыв… голову человека, который сидел в яме, притулившись к земляной стене.
Голова была опущена так, что лицо сразу не разглядишь. Алена сверху смотрела на макушку с изрядной плешиной. Листья еще больше осыпались, и стали видны плечи, обтянутые серой курткой. Отчего-то Алене показалось, что куртка эта – довольно дорогая. Кажется, нечто подобное она видела в «Бенетоне»… Зачем-то ей до зарезу понадобилось заглянуть в лицо человеку, который носит столь дорогие куртки, но при этом почему-то сидит в грязной яме, прячась под ворохом полусгнившей листвы.
Странное у него чувство юмора, ей-богу!
Со стороны – если бы кто-то наблюдал! – могло показаться, что у писательницы Дмитриевой тоже довольно-таки странное чувство юмора. Вела она себя диковинно! К примеру, вдруг легла на землю и попыталась заглянуть в лицо человеку в яме.
Она смогла наконец-то рассмотреть это лицо – и рванулась, чтобы вскочить, но не смогла, потому что ей в спину словно бы воткнули кол. Она даже не могла вздохнуть в первую минуту! Потрясение на миг парализовало ее…
Да уж, парализует тут!.. Наверное, парализует, если в яме на Щелковском хуторе, под грудой прелой листвы, ты вдруг обнаруживаешь не кого-нибудь, а полномочного представителя верховной власти! Господина Сухаренко!
«Вот напасть! Да он преследует меня со вчерашнего дня, что ли, этот несчастный Чупа-чупс?!» – чуть ли не в отчаянии подумала Алена.
Разумеется, она ошибалась. Никто ее не преследовал, это во-первых. А во-вторых, в яме находился не вполне Сухаренко. Это был труп.