Сыщик-убийца
Шрифт:
— Вы друг Рене Мулена? — спросила она Термонда.
Тот ожидал этого вопроса, поэтому просто ответил:
— Да.
— Близкий друг?
— Да, он мне очень доверяет.
— Вы знаете, почему я еду в дом мистрисс Дик-Торн?
Вопрос удивил Термонда, но, боясь сказать какую-нибудь глупость, он ответил:
— Нет.
— Рене ничего вам не сказал?
— Нет. Он сказал только: «В половине десятого ты пойдешь к кучеру фиакра, которому я уже дал нужные объяснения. Он отвезет тебя на улицу Нотр-Дам-де-Шан, ты останешься в фиакре, к тебе выйдет мадемуазель Берта Монетье, и вы вместе приедете ко мне».
— В дом на улицу Берлин, — прибавила Берта.
— Он не сказал, куда именно, но прибавил: «Это мне нужно». Для меня — совершенно достаточно. Я сам не знаю, куда мы едем. Я знаю только, что дело идет о вашем бедном отце, умершем на эшафоте совершенно безвинно.
Берта не стала настаивать. Она прижалась лбом к стеклу.
Улица была темна и пустынна.
— Где мы теперь? — спросила она.
Термонд выглянул.
— Теперь мы у набережной.
— Значит, скоро приедем на площадь Согласия?
— Очевидно.
Доехав до берега Сены, Дюбье повернул направо к Аустерлицкому мосту. Милорд, которого Пьер Лорио хвалил вполне справедливо, бежал во всю прыть.
Вскоре они въехали на Аустерлицкий мост.
Берта увидела свет газовых фонарей, отражавшихся в черной воде, и сказала:
— Мы только теперь переезжаем Сену, а между тем мы едем очень быстро. Я никогда не думала, что это так далеко.
Термонд не ответил.
«Девочка начинает скучать, — подумал он, — вскоре в ней пробудится недоверие, когда же ее сомнения перерастут в уверенность, она испугается и может закричать, что нам совсем неудобно. Надо быть готовым ко всему».
И, опустив руку в карман, он взялся за ручку кинжала, переданного ему Тефером у заставы Монпарнас.
Берта действительно начинала приходить в нетерпение. Пристально глядя в окно, она следила за бесконечной линией темных домов и не узнавала квартала, через который проезжал фиакр.
— Кучер ошибся дорогой, — вдруг сказала она, — куда он едет?
— Не беспокойтесь, сударыня, он, без сомнения, повинуется приказаниям Рене Мулена.
Эти слова успокоили, на несколько минут волнение Берты.
Они доехали до моста Берси.
Она почувствовала, что ее сердце забилось сильнее.
— Куда меня везут? — закричала она.
— Туда, куда надо, — прошептал негодяй.
— Я должна ехать на улицу Берлин, там меня ждут, — вы это хорошо знаете.
— Повторяю: я ничего не знаю.
Берта приподнялась и стала стучать в окно, крича:
— Кучер! Кучер!
Дюбье понял, что происходит. Он начал щелкать бичом и громко запел.
— Этот кучер глух, — продолжала Берта. И она снова постучала.
— Да, он, кажется, немного плохо слышит, — самым естественным тоном ответил Термонд, — поэтому бесполезно стучать: он ничего не услышит.
Берта поняла и побледнела. Она хотела открыть дверцы, чтобы выскочить.
Термонд левой рукой схватил ее за руку и грубо оттащил назад, тогда как правой поднял над нею нож.
Берта видела, как мелькнуло лезвие ножа, и глухо вскрикнула.
— Не шевелитесь и не кричите, — сказал Термонд, — а не то я зарежу вас, как цыпленка.
— Боже мой! — прошептала она. — В чьи руки я попала?
— В руки людей, которые будут с вами любезны, если вы будете умны. Но если вы станете сопротивляться, тем хуже для вас. Вы предупреждены — делайте, как знаете.
Эти отвратительные слова были сказаны с ужасным спокойствием. Берта, вне себя от ужаса, откинулась назад и прижалась в угол фиакра, стараясь быть как можно дальше от своего спутника, глаза которого сверкали во мраке, точно глаза дикого зверя.
— Куда же вы меня везете?
— Увидите, когда приедете.
— Значит, вас прислал не Рене Мулен?
— Он или кто другой, — вам объяснят там.
— Где там?
— Я уже сказал, что вы увидите.
— Вы негодяй!
— Бранитесь сколько угодно, если это вам нравится, только не слишком громко.
— А! — с отчаянием сказала Берта. — Я позову на помощь!
И она начала кричать:
— Помогите! Помогите! Ко мне!
Термонд оттолкнул ее и, закрыв ей рот рукой, дал почувствовать лезвие ножа.
Дюбье продолжал петь.
Берта в отчаянии упала на подушки. Ее терзали мрачные предчувствия. Она думала о врагах Рене, о тех таинственных людях, которые один раз чуть не погубили его. Она решила, что находится в их власти и, следовательно, погибла.
Она думала об Этьене Лорио, о своих разбитых надеждах; крупные слезы полились из ее глаз, и наконец она громко зарыдала.
Термонд скрестил руки, но не выпускал ножа.
Милорд казался неутомимым: экипаж продолжал быстро катиться вперед.
Мало-помалу рыдания Берты прекратились, и слезы перестали течь. Девушка обратилась к Богу с горячей молитвой, и спокойствие вернулось в ее душу. Мысль об убийстве казалась ей невероятной, и она говорила себе, что, по всей вероятности, разлучая ее с Рене и удаляя из Парижа, эти люди имели разные причины; ее, может быть, будут держать в заключении некоторое время, но не убьют, и настанет день, когда она снова будет свободна и увидит Этьена.
Тогда она решила разыграть покорность.
Девушка конвульсивно держалась руками за подушки экипажа. Вдруг ей под руку попалась маленькая записка. Она схватила ее и сунула себе в перчатку.
«Кто знает, — думала она, — это может быть какое-нибудь доказательство, забытое негодяями, которое со временем послужит мне против них».
Как ни смутна и ни невероятна была подобная надежда, тем не менее она поддерживала несчастную Берту и уменьшала ее страх.
В это время фиакр стал двигаться не так скоро. Они проехали деревню Баньоле и стали подниматься по дороге, ведущей на холм.