Сыщик-убийца
Шрифт:
— Я сомневаюсь… Смотрите, ключ оставлен в замке.
— Ба! Простая рассеянность!… Забывают же чуть не каждый день в фиакрах пачки банковских билетов… Ну, да мы сейчас увидим.
Сенатор отворил один из ящиков, и Берта увидела, как внутри блеснули столбики золотых монет.
«Они ищут деньги, — подумала она. — Да, это воры. Если бы они меня заметили, я погибла бы. Они убили бы меня, конечно».
В эту минуту она могла бы бежать, но любопытство было сильнее страха, и глаза ее не могли оторваться от двух негодяев.
К величайшему ее
Герцог открывал по очереди ящики и осматривал их содержимое, но без всякого результата. Наконец он открыл правый верхний ящик, и тут на лице его отразилась радость: ему бросилась в глаза надпись на большом пакете «Правосудие!».
Это слово, вырезанное на могиле Монпарнасского кладбища, говорило ясно, что в его руках был наконец предмет его поисков.
— Вот это, должно быть! — прошептал взволнованным голосом герцог де Латур-Водье, ломая печать пакета.
Он вынул клочок бумаги, сильно измятый, и, поднеся его к фонарю, прочел следующее:
« Дорогой Жорж!
Вы, без сомнения, будете очень удивлены и, может быть, не особенно довольны, узнав через двадцать лет, что я еще жива, несмотря на то, что вы меня бросили.
Я скоро буду в Париже и думаю увидеться с вами.
Забыли вы договор, который нас связывает? Я этого не думаю, но все возможно. Если у вас случайно такая плохая память, то мне достаточно несколько слов, чтобы напомнить вам прошлое: «Площадь Согласия, мост Нельи, ночь 24 сентября 1837 года».
Не правда ли, мне не надо вызывать подобные воспоминания, и я уверена, что Клодия, ваша бывшая любовница, всегда будет принята вами, как старый друг…»
— Она! Клодия! — сказал почти вслух сенатор с ужасом. — Она в Париже и грозит… И у этого человека была такая бумага… он знал ее цену или, по крайней мере, угадывал! Если бы случай не помог мне, я был бы скомпрометирован! Я погиб бы! Благодарю вас, — прибавил он, обращаясь к Теферу. — Я никогда не забуду, какую услугу вы мне оказали сегодня вечером.
— Я благословляю судьбу, позволившую мне быть полезным моему покровителю, — ответил Тефер. — Но позвольте мне иметь смелость заметить вам, что время не терпит, а также напомнить о той бумаге, которая, будучи найдена завтра в комнате Рене Мулена, подведет его неминуемо под осуждение.
— Вот она, — сказал герцог, вынимая из своего бумажника лист бумаги, сложенный вчетверо, и вкладывая его в распечатанный им пакет.
Берта видела и слышала все подробности странной сцены.
— Не будет ли неблагоразумно сохранить это? — заметил Тефер, указывая на письмо.
— Конечно… Я его сейчас уничтожу.
Герцог открыл фонарь и поджег письмо.
Видя уничтожение бумаги, таинственная важность которой принимала в ее глазах почти фантастические размеры, Берта готова была лишиться чувств.
Странное, необъяснимое зрелище представилось внезапно ее глазам и вернуло ей исчезающие силы.
Входная дверь, которая была только притворена, но не заперта на ключ, вдруг открылась. На пороге показалась женщина в белом пеньюаре, бледная, с распущенными волосами и дико блуждающими глазами. Незнакомка прошла первую комнату и вошла в спальню, где были два негодяя.
При виде этого явления Жорж де Латур-Водье испустил крик ужаса.
В это время пламя горящей бумаги начало жечь ему пальцы. Не думая больше о письме, он выпустил его из рук, и письмо, упав на пол, погасло, сгорев лишь до половины.
Тефер смотрел на эту сцену с беспокойным видом человека, не понимающего, что происходит.
«Откуда могла взяться эта женщина? — спрашивал он себя. — Это удивительно, как она похожа на помешанную!»
Это и была помешанная! Это была Эстер Дерие, вдова Сигизмунда, пэра Франции, герцога де Латур-Водье!
— Убийца! — крикнула она, подходя к Жоржу.
Тот, бледный от ужаса, отшатнулся и схватил за руку Тефера.
— Пойдемте! Пойдемте скорее! — бормотал он, увлекая его. — Это она! Я ее узнаю!… Нам здесь нечего больше делать… Идемте!
Между тем безумная повторяла с возрастающим волнением:
— Брюнуа!… Да, это он… Это убийца в Брюнуа! Убийца!
Сенатор, а за ним и Тефер поспешно выбежали из комнаты и бросились на лестницу, забыв даже фонарь на столе.
Несколько секунд Эстер простояла неподвижно, как бы окаменев, потом нагнулась и, подобрав с полу остатки письма, машинально скрутила его между пальцами и спрятала на груди, как ребенок, прячущий любимую игрушку.
Потом она снова запела чуть слышным голосом:
Amis, la matin'ee est belle, Sur le rivage assembeons nous…— и тихими шагами вышла…
Воцарилась мертвая тишина.
«Не сплю ли я? Неужели все это наяву? — думала Берта, точно героиня Тампльского бульвара в цветущий век мелодрамы. — Боже мой! Почему я — бедный ребенок, слабый, робкий и бессильный? Эти люди обокрали Рене Мулена, и я не могла помешать преступлению. А моя мать? Какой страшный удар ее ожидает!»
Берта оставила свое убежище и вошла в спальню Рене. Письменный стол бы по-прежнему открыт, и комнату освещал забытый Тефером фонарь.
«Если я не могла спасти драгоценную бумагу, — подумала девушка, — я спасу, по крайней мере, деньги Рене и уничтожу лживое обвинение, которое хотят на него возвести».
Она собрала из ящиков все деньги, ценные бумаги и распечатанный пакет, в который герцог положил принесенную им бумагу.
Собираясь уходить, она хотела было погасить свечу, но тотчас же раздумала: ей пришло в голову, что пришельцы могут смотреть с улицы в окно квартиры и исчезновение света возбудит их подозрения.