Сыщик
Шрифт:
Господину в синих очках это, по-видимому, не понравилось. Он стал смотреть в окно с таким видом, как будто хотел позвать кондуктора и затем бросил пытливый взгляд на нового пассажира. Но тот, не обратив внимания, положил свои вещи на сетку и сел поудобнее.
– Ваш билет…
– Извольте.
– Но у вас – билет первого класса.
– В первом классе едут несколько дам и курить нельзя. А так как я увидел, что здесь господин курит, то и занял место здесь. Надеюсь, дама, сидящая здесь, разрешит мне закурить сигару.
Последние слова, наполовину обращенные к даме, не произвели никакого впечатления и не вызвали перемены на её лице. Она, видимо, не понимала языка.
Кондуктор пробил билет, и пассажиры остались одни. Тогда незнакомец прибег к своему приему: вынул из кармана пачку с сигарами, достал одну и обратился с речью к господину:
– Мне показалось, что дама не поняла моего вопроса. Разрешает ли она закурить в её присутствии?
– Вы говорите по английски? – ответил господин вопросом на английском языке. – Я не понимаю по-немецки.
– К сожалению, не говорю, – ответил незнакомец по немецки и пожал плечами. Разговор при таких условиях завязаться не мог, но жест был так ясен, что господин в синих очках протянул своему спутнику, появление которого сначала вызвало неудовольствие, свою горящую сигару. Тот взял ее, закурил и возвратил с благодарностью.
Дама сидела вполуоборот и смотрела в окно. Незнакомец невольно бросил на нее взгляд и должен был сознаться, что во всю свою жизнь он очень редко встречал такое красивое личико, такие правильные черты и такой неподдельный цвет кожи. Как она – эта девушка или дама должна быть хороша, когда она улыбнется; теперь же на лице её были написаны твердость и гордость и, может быть, досада на то, что в купе вторгся посторонний. Её сжатыя губки выражали недовольство и какую-то жесткость, – что к ней очень не шло.
Господин в синих очках и дама перекинулись коротким разговором, на который пассажир, казалось, не обратил никакого внимания. Он вынул из кармана путеводитель и стал перелистывать его. Дама, не отрывая своего взгляда от расстилавшегося перед нею ландшафта, спросила по-английски:
– Кто этот незнакомый господин?
– Не знаю, – ответил её спутник; – но его присутствие не должно нас стеснять: он не понимает по-английски.
– Но он смахивает на англичанина.
– Сомневаюсь, – засмеялся господин в очках. – Его платье – совсем не английского покроя, чемодан – немецкий и путеводитель – тоже.
– Он мне неприятен. Нам следовало бы ехать в первом классе.
– Это, душа моя, не спасло бы нас от его присутствия. У него тоже билет первого класса, и он поместился здесь только потому, что видел, что я курю.
– Ах, это твое курение!..
Разговор прервался и господин в синих очках бросил ещё раз испытующий взгляд на соседа, который не обращал ни на что внимания и был весь целиком погружен в свою сигару и книгу. По временам господин в очках поглядывал в обе стороны на мелькавшие пейзажи и, будто мимоходом, скользил взглядом по незнакомцу.
Господин в очках обладал красивой и стройной фигурой, был изящно и даже чересчур заботливо одет, как человек, который старается придать себе вид важной особы. Руки его действительно заключали в себе что-то аристократическое: они были белы и нежны. Во время разговора он показывал два ряда безукоризненно белых зубов. Волосы его были темны и слегка вились, но усы были совсем черные, как будто накрашенные. Глаза трудно было рассмотреть за синими стеклами очков. Несмотря на то, что говорил он, как казалось, только по-английски, его одежда была сшита по французской моде. Но молодая дама по дорожному костюму, по украшениям и по чертам лица резко напоминала англичанку. Её спутника можно было скорее принять за француза, нежели за сына Альбиона.
Довольно много станций они проехали, занимая купе только втроем. Дама устала и стала дремать – насколько это допускала качка вагона. Но в Гиссене оказался новый прилив пассажиров и в купе вошли ещё господин и дама – оба англичане. Дама, не взирая на свой довольно приличный возраст, была в длинных, завитых в виде стружек локонах, спускавшихся почти до пояса; господин – в широкополой войлочной черной шляпе, с маленькими, тощенькими усиками и с сигарою во рту, служащей воспоминанием о путешествии по материку, – воспоминанием, которое тотчас же исчезнет, как только владелец её снова ступит на родную землю.
Мужчины обменялись между собою холодно-вежливыми поклонами, но дамы, казалось, с первого же взгляда узнали друг в друге единоплеменниц и новая пассажирка, едва успев занять свое место, тотчас же начала оживленный разговор со своею молодой соседкой, которая очень этому обрадовалась, так как её супруг или просто спутник не очень баловал ее беседой.
Англичане на материке – разве этого мало для того, чтобы завязался разговор? Разве их не объединяют общие страдания и бедствия? Разве они не одинаково натерпелись горя от хозяев гостиниц, кёльнеров, извозчиков, носильщиков и проводников? И разве истый англичанин может на материке обойтись без проводника, так как он здесь говорит исключительно только на одном своем родном языке? – Из сотни может, пожалуй, только один.
Разговор – после обмена вопросов: куда и откуда, – стал вращаться около этих предметов и господин в широкополой шляпе скоро принял в нем живое участие.
Он со своею супругою, само собою разумеется, – из Лондона, назначил на поездку четыре недели; две недели уже использованы, И остающиеся две должны быть употреблены точно таким же образом, т. е. на остановки в более или менее значительных городах Германии, на то, чтобы злиться на хозяев гостиниц в частности и на весь немецкий народ в общем и чтобы затем вернуться домой с гордым сознанием, что на свете существует только одна Англия.
Молодая дама – по её рассказу – ехала с мужем из Ганновера, где они прожили целый год у друзей. Теперь они решили провести месяц во Франкфурте или, быть может, на соседних водах для того, чтобы поправить здоровье, пошатнувшееся от долгого пребывания в сыром климате.
– А где вы будете жить во Франкфурте?
Они ещё и сами не знали этого – господин в широкополой шляпе остановился было на гостинице «Город Гулль», как на очень дешевой и особенно рекомендуемой. Во всяком случае, не мешало бы наперед справиться о ценах за содержание и помещение – как он это делал всегда в случаях сомнения, – потому что немецким хозяевам класть в рот пальца нельзя.