Сюрприз для любимого
Шрифт:
– Что бы тебе ее не заправить?! – ехидно интересуюсь я.
Поскольку мой муж не усидел дома и пары месяцев и теперь работает в городе, на производстве дорогой лапши, у нас снова считается почему-то, что его работа важнее моей. Почему – кто бы знал? Зарабатывает он не больше меня. У него доход вообще неравномерный. Но если ему нужна машина с бензином – я отдаю. Чего не сделаешь для мира в семье?
В-третьих, я вообще никогда не бегаю по берегу моря в оздоровительных
– Тут такая халява, да еще и наша Юлька! – категорически заявили они, а мой Алексей мужественно терпит их визиты по десять раз в год.
– Пусть бы они приезжали все сразу. Один раз отмучились бы, и все. Так нет, – ворчал он, – только одна уедет, уже и следующая намечается.
– Такова жизнь, – философски замечала я.
Вот из этого и состоит вся наша жизнь – из компромиссов и уступок. Из того, что можно простить и забыть, и из того, чего вообще не было… Это я говорю не просто так. Потому что, как оказалось, кое-чего в моей жизни вообще не было. О, это был самый большой для меня сюрприз. Но обо всем по порядку.
Однажды, в то скорбное время, когда я еще собиралась покидать Москву в полном одиночестве, мой Николай Эммануилович с бокалом виски в руке поинтересовался от скуки, почему я так переживаю из-за мужа. Я тогда тоже немного выпила (нет, не так, чтобы очень, но все-таки) и рыдала в кресле, проклиная саму себя за собственную дурь.
– О какой дури идет речь? – поинтересовался шеф, подливая мне виски.
– О голландце этом вашем, – сквозь слезы ответила я. – Мало мне было в беспамятстве с ним переспать, так я еще и мужу рассказала!
– Зачем? – удивился Николай.
– Чтобы не врать! – еще горше зарыдала я.
Николай Эммануилович удивился, потом зачем-то уточнил, что я действительно имела глупость рассказать об этом инциденте мужу, даже не будучи уверенной в том, что он имел место.
– Все именно так, – подтвердила я, и на этом, собственно, дело-то вроде и кончилось.
А однажды, где-то через месяц после нашего переселения в Сочи, к нам во флигель постучали. Курьер передал мне увесистый сверток.
– Это вам от Николая Эммануиловича, – пояснил он.
Мы с Лешкой развернули сверток, там оказались несколько моих книжек и какой-то компьютерный диск. И записка.
«Инструкция просто великолепная! Я получил огромное удовольствие, читая ее. Теперь хочу, чтобы и вы могли порадоваться. Удачи, Николай».
– Что это такое? – нахмурился Лешка, когда, вставив диск в компьютер, неожиданно увидел, как, практически полуголая, в экране бегаю я и сдираю с себя джинсы.
– Это я, – глупо пояснила я. – У него же в гостиной камеры! Ах, он, значит, меня снял! Ах ты, как же это?!
– И что? – еще больше разозлился мой вредный муж, но я только смотрела на экран (не без отвращения к себе пьяной, надо заметить). Смотрела, и лицо мое светлело, светлело. Вот я стащила джинсы и все остальное, неприлично упав при этом на ковер. Вот я с трудом встала с ковра, вот схватила простыню и путем сложных манипуляций все-таки исхитрилась в нее завернуться и завалиться поперек дивана, кем-то (уж не мной ли самой?) заранее разложенного. Однако никакого голландца! Никаких признаков.
– А где же он? – удивилась я, но он, конечно же, никуда не делся.
Он появился, где-то через час. В сопровождении второго, Дени. Вместе с ним (о, позор!) они перетранспортировали меня в другом направлении дивана, чуть не уронив при этом, так как сами шатались не по-детски. На высвободившееся пространство рядом со мной упал тот, безымянный, с худыми плечами.
– Ну, ты даешь. Бревно в чистом виде! – с укоризной заметил Лешка, который тоже уже понял, что, именно перед ним, и смотрел во все глаза. Оставалось только выяснить, чем все это кончится и как на моем голландце оказалась вторая простыня. Вскоре разъяснилось и это. Спал он беспокойно, ворочался все время, причем неромантично затолкав меня при этом в угол. И где-то к утру, часов в пять, он зачем-то вскочил, что-то пробормотал на своем голландском и очень зло выдернул из-под меня простыню, оставив (не по-джентельменски) меня валяться на незастеленном диване. Далее, соответственно, он обернулся ею, принял позу зародыша и задрых дальше. Еще через час видеосъемка безо всяких прикрас показала, как мучительно было мое пробуждение. И как вообще плоха и неживописна я была в то утро.
– Юль, это что, все? – пристально посмотрел на меня муж.
– Ага, – смущенно кивнула я, отводя глаза.
– И из-за этого вот я пережил самые мучительные минуты в своей жизни? – с возмущением переспросил он.
– Ага! – только и могла сказать я. А что сделать, если я сама совершенно ничего не помнила.
– Ну ты даешь! – выдавил из себя он. – Ну что тут скажешь? Пить надо меньше!
Сабурово, 2009