Сжигая запреты
Шрифт:
39
Обнимать тебя хорошо…
– Даня… – шепчу, не открывая глаз.
– Я, – выдыхает глухо мне в шею.
Целует, влажно и громко всасывая кожу. Ладонями мягко грудь сжимает. Членом толкается мне в промежность.
Отлепив поясницу от матраса, выгибаюсь навстречу, хотя еще толком не понимаю: сон это или все же реальность.
Пробегаюсь пальцами по горячей и упругой
– Мокрый… – бормочу, собирая подушечками крупные капли воды.
– Из душа… – коротко поясняет Даня между поцелуями. – Прости… И за бухич ночной тоже прости.
Скользнув пальцами ему на затылок, тихонько смеюсь.
– Это было забавно.
Запах алкоголя, конечно, присутствует и сейчас. Но меня это не отталкивает. Ведь помимо него мой Шатохин пахнет чистотой, зубной пастой, гелем для душа и собой. А еще – теплом. Да, тепло имеет свой аромат. Я узнала это с Даней.
– Мне так хорошо… – делясь своими ощущениями, ежусь от дрожи удовольствия, которая незамедлительно пробегает через все тело. – Очень хорошо.
– Я еще ничего не сделал.
– Обнимать тебя хорошо… – лаская его плечи ладонями, пытаюсь прижать к себе покрепче. – Хорошо, Дань…
Он издает какой-то звук: то ли короткий стон, то ли просто вздох.
– Маринка… Мне с тобой так охуенно… – покрывает быстрыми поцелуями подбородок, губы и щеки. – Я тебя хочу.
Демонстрируя это, снова толкается мне между ног. Да так, что я вскрикиваю и рассыпаюсь дрожью.
– Дверь…
– Закрыл.
Едва он это говорит, словно одержимые сливаемся в самом сумасшедшем поцелуе, который у нас когда-либо был. Все чувства, всю свою природную страстность, все ресурсы и дыхание друг другу передаем.
Внутри меня все кувырком летит. Внешнюю же оболочку то будто на километры в объемах раздувает, то сжимает до таких крошечных размеров, что я едва не исчезаю.
Я так сильно люблю, что кажется, эта любовь попросту разорвет меня на куски. Потому и Дане я сейчас не просто ее отдаю, а буквально обрушиваю на него.
– Ох, писюха… Как ты горишь… Моя… Моя… – шепчет он, выдавая те сексуальные звуки, которые я так обожаю.
Заполняет. Покоряет. Подчиняет.
Жадно трахает. Сладко-сладко любит. Доводит до беспамятства.
Когда я кончаю, ему приходится затыкать мне рот ладонью. Я ее кусаю с той же силой, что меня разрывает. Он стонет и сливает в меня свое удовольствие.
После, когда дыхание выравнивается, чем-то странным занимаемся. Заставив меня прижать колени к груди, Даня замирает между моих раздвинутых ног. Настолько близко, что я ощущаю его дыхание на своей киске.
Он не прикасается. Вообще ничего не делает. Только пялится.
– Из тебя вытекает…
– Мм-м… Да…
– Мне нравится твоя писюха… Пиздец как нравится…
– Я заметила, Дань, – невольно смеюсь, но нотки хриплые, потому что он меня не
– Я хочу еще…
– Давай…
Но на второй заход пойти нам не удается. Только Шатохин начинает меня целовать, в дверь стучат.
– Завтрак, молодежь, – доносится из коридора мамин голос.
– Черт… – выдыхаю.
И следом за Даней поднимаюсь. Ни он, ни я даже мысли не допускаем, чтобы не пойти или опоздать. У Чарушиных подобное недопустимо. И не потому, что кто-то кого-то обругает. Так у нас выражается любовь и уважение друг к другу.
Завтрак проходит на позитивной волне. Лучше, чем вчерашний ужин, потому что спадают остатки неловкости. Сегодня, несмотря на головную боль, улыбается даже брат. Серьезных тем не поднимаем, но зато успеваем насмеяться.
А потом… Приходит час расплаты. Иначе сейчас появление Никиты Ороса назвать трудно.
Как я не прошу Даню дать мне поговорить с парнем наедине, он меня не желает слушать. Неотступно следует за мной, пока я иду в папин кабинет. А в конце коридора и вовсе обгоняет, входит в помещение и вдруг захлопывает передо мной дверь.
Скрежет ключа. И тишина.
Я в растерянности секунды три не двигаюсь. Тупо таращусь на темное деревянное полотно.
– Ну, Данечка… – пыхчу себе под нос, когда первая оторопь проходит.
Но не валить же в дверь кулаками? Как это будет выглядеть по отношению к Шатохину? Я не хочу делать из него дурака.
«А Никиту, значит, можно?» – ехидно поддевает совесть.
Ну, не то чтобы можно… Я ведь не хотела так поступать! Собиралась сама ему все объяснить. Но раз так получилось, то естественно, что между ним и Даней я выберу Даню. Я всегда буду выбирать его.
Драться им не из-за чего. А беседа – дело не смертельное.
Разворачиваюсь и иду в кухню. Лиза как раз готовит обед, и я, засучив рукава, принимаюсь ей помогать чистить овощи для рагу и запеканки.
В груди, конечно, точится тревога. Но за разговором удается ее приглушить.
– Какой у тебя сейчас срок, Рин? – интересуется невестка. – Ты же помнишь, что я тебе говорила? Нужно до двенадцати недель встать на учет.
Она всегда обо всех беспокоится. Прям как Тёма. Они друг друга нашли.
– Да, Лиз… Помню, конечно, – с улыбкой смотрю на ее большой живот и кладу ладонь на свой плоский. Не терпится тоже такой кругленькой стать. Возможно, во мне просто гормоны кричат, но мне кажется, что это очень красиво. – У меня одиннадцать недель и два дня. Я слежу.
– Умница, – хвалит. – Я завтра у врача буду. Едем со мной. Я договорюсь, чтобы тебя приняли без записи.
– Завтра не смогу, – расстроенно мотаю головой. – Нужно в академии появиться. Третий день учебы все-таки, а я еще ни разу не была… Да и мы с Даней должны вместе решить. Уверена, что он захочет пойти на прием со мной.