Т-34 и другие рассказы о войне
Шрифт:
– Это как?
– А так. Казаки и солдаты РККА, пусть даже бывшие – не попутчики, а кровные враги. Если удастся их рассорить, то полетят клочки по закоулочкам и от 2 ударной армии, и от Краснова. А что в условиях войны выгоднее, чем склоки у неприятеля?
– Вы гений, товарищ Сталин.
– Знаю. Иди и работай.
1943 год, Винница
Власов стоял перед измученным строем пленных солдат и горланил:
– Товарищи солдаты и офицеры! Сегодня вы оказались в плену у тех, против кого вчера сражались с оружием в руках. Я разделил вашу участь. Я, генерал. Чему учила вас партия? Каков долг солдата, плененного неприятелем? Правильно, бежать из плена. Но практически никто не знает, какой долг лежит в эти суровые дни на партии и на верховном главнокомандовании. Они должны – как учили нас на высших партийных
– Ну и что? – донеслось из толпы. – Нам– то что до них?
– Ничего. Но вы должны понимать, что тем самым он разорвал все отношения с Красным Крестом. Значит, больше никто не придет нас сюда проведать, никто не справится о нашем состоянии и как пленные мы де– факт Гитлеру больше не нужны. Зачем держат пленных? Чтобы обменять. Вы простые солдаты, никаких секретных сведений вы дать вермахту не можете. Значит, нужны для обмена. А если сама идея обмена отвергнута Сталиным на международном уровне? Если он отказался вести любые переговоры с Красным Крестом, то что это значит? Что завтра всех вас могут расстрелять. В такой ситуации выход я вижу только один. Немецкое командование и лично господин Гитлер предлагают вам сотрудничество. Переходите на сторону освободительных войск вермахта – и не только будете помилованы, но победителями вернетесь в родную страну, которая завтра сбросит с себя пятно коммунизма и свободно задышит под немецким протекторатом…
– Вступить в немецкую регулярную армию? Товарищ генерал, что вы такое говорите?
– Нет, мы образуем самостоятельные русские части под моим командованием. Назовем их РОА – «Российская освободительная армия». И пусть весь мир видит, что Россия и Сталин – две вещи несовместные.
***
– …Боже, какая чушь! – всплеснул руками Краснов, когда прочел листовку Власова «Почему я встал на путь борьбы с большевизмом?»4 и услышал от него содержание его речи. – Неужели вы считаете, что воспитанные Советской властью солдаты, которые на Сталина молились и с его именем на устах шли на смерть, сегодня вдруг повернут штыки против него?
– Но ведь не вы один понимаете, что Сталин – сумасшедший тиран, который и страну, и народ ведет в пучину! – парировал Власов.
– Может быть, еще кто понимает. Но, во всяком случае, не они. Они ему все на свете простить готовы! Он их родителей к стенке ставил, а они его славили. Не за страх, а за совесть! Им нравится, когда их бьют – так преобразился народ России за последние 20 лет. А вы к разуму надумали взывать! Что с вами?
– Не знаю, – лукаво улыбнулся Власов. – А только половина из всех пленных такое желание изъявили и записались в РОА добровольцами.
– Да ну?!
– Вот список, – Власов положил на стол бумагу, испещренную подписями. Краснов с восхищением стал вчитываться в нее.
– Вы кудесник, Андрей Андреевич. Как вам это удалось?! Наши эмигранты в невероятно большой массе отказываются. А они люди неглупые, современные, образованные. Здесь же крестьяне, сброд, а посмотрите– ка…
– Говорю вам, нам надо объединяться. Вместе мы, истинные патриоты России, сможем уничтожить большевистскую гидру.
Краснов смотрел на Власова с недоверием. И был прав – он не рассказал ему, что спервоначалу
***
Генерал Андрей Власов был человеком неприятным как внешне, так и внутренне. Его Краснов относил к той самой категории беглецов, которые бегут от той власти, что еще вчера им нравилась и ими легитимировалась. Вынужденный беженец Краснов, спасшийся с тонущего борта, еще вчера называвшегося Россией, с коим утонули все его идеалы и мечты о настоящем государстве и светлом будущем, не шел ни в какое сравнение с Власовым, который убежал от гнева своего вчерашнего благодетеля Сталина (к слову сказать, действительно осыпавшего его милостями в отсутствие сколько– нибудь заметных побед в войне), который мог – не снизошел, а только мог – снизойти на него по причине нахождения на оккупированной территории. Петр Николаевич не мог себе представить, чтобы он совершил какое– нибудь преступление против царя и от царя же сбежал. Виноват – покайся, повинную голову меч не сечет, да и потом получать наказание из рук царя это сродни желанию гадкого утенка из сказки Андерсена: погибнуть от рук величавой красоты лебедей. Нашкодивший же отпрыск Сталина боялся его больше, чем Гитлера – и тем самым у патологически храброго Краснова вызывал отвращение. Как и все эмигранты второй и третьей волн, он был неразборчив в выборе царя, подобно арапу из знаменитого сказа Пушкина, напоминал человека без роду, без племени. А этот его страх перед Сталиным, выражающийся в вечно трясущихся руках, запахе алкоголя и бормотании о том, что «он безумный тиран» добавлял негатива со стороны атамана.
– Неужто вы говорите, что он и вправду безумен, и оттого так опасен? – спрашивал Петр Николаевич.
– Говорю вам, он сумасшедший, – с пеной у рта начинал доказывать Власов. – Он может встать не с той ноги, увидеть ночью дурной сон – и потребовать казни своего ближайшего товарища и друга просто поэтому. Он может, в пьяном бреду, увидеть какую– нибудь галлюцинацию с участием своего подчиненного – и вот, его уже не оставляет параноидальная мысль о том, что он готовит против него заговор. А посему – голова с плеч…
Краснов морщился:
– Послушать вас, так это дракон о трех головах, страшный в своем всевластии. А как посмотреть на правду – так и отступления случались, и ошибки в командовании, и временами полное отсутствие авторитета среди подчиненных.
Власов развел руками.
– Но меня в действительности интересует другое, – продолжал атаман. – Что же должен быть за народ, которым управляет такой безумец?
– Такой и народ. Каждый народ имеет того правителя, которого заслуживает, не так ли?
– Так, но ведь это – русский народ. Вы и я, мы оба русские, и потому нам горько осознавать, что народ сошел с ума. Может быть, все– таки вы пристрастны к Сталину, и потому заблуждаетесь в его отношении?
– Ах, Петр Николаевич, Петр Николаевич, – пьяно вздыхал Власов. Он вообще почти всегда был или пьян мертвецки или с похмелья. – Вы слишком давно не были в России, люди– то теперь не те. Не те, которых вы оставили, в начале 20– х покидая Родину. Иных уж нет, а те далече. А нынешние – тьма кромешная…
Патриот Краснов не верил Власову. Только человек, не любящий Россию, считал он, может такое заявлять. А зачем такому человеку вообще давать оружие? Сегодня против Сталина, завтра против царя. Все равно ему, с кем и за что воевать. Вот уж действительно, ни роду, ни племени, ни флага, ни родины…
Чего стоили хотя бы такие его слова:
– Товарищи солдаты и офицеры! Члены РОА! Сегодня, когда мы образовали самостоятельное, практически независимое от вермахта, формирование по борьбе с большевизмом, я хочу обратить ваше внимание на казаков. Как вам, наверняка, известно, казачьи подразделения тоже войдут в наш состав, но не на равных – вы должны помнить, что двадцать лет назад ваши отцы и деды, как и я, выиграли войну с ними. Мы их подчинили и поработили, и отныне они во всем нам подчиняются по велению исторической справедливости.